Внимание!
вторник, 28 апреля 2020
... дайри не заставлял меня что-то писать под угрозой переноса в архив.
понедельник, 29 апреля 2019
Коллеги, а вы заметили, что мертвецы во вчерашней серии первым делом рванули в библиотеку?
пятница, 02 декабря 2016
Дорогой дневник, я тут кое-что обнаружил. Оказывается, если предварительно не прочитать каст, то фильм может оказаться гораздо интереснее.
В общем, при просмотре нового киношедевра я был впечатлен, когда пафосного главгада в качестве наказания превратили в Джонни Деппа. Причем, надо признать, это было несколько несоразмерно преступлению. Ну в самом-то деле...
Кстати говоря, это имеет и побочный эффект - какой бы фильм я теперь ни смотрел...
В общем, при просмотре нового киношедевра я был впечатлен, когда пафосного главгада в качестве наказания превратили в Джонни Деппа. Причем, надо признать, это было несколько несоразмерно преступлению. Ну в самом-то деле...
Кстати говоря, это имеет и побочный эффект - какой бы фильм я теперь ни смотрел...
понедельник, 22 февраля 2016
Название: Being Jean Valjean
Автор: fandom Les Miserables 2014
Бета: fandom Les Miserables 2014
Размер: миди, 5264 слова
Пейринг/Персонажи: Вальжан, Жавер, мсье Леблан, господин префект, 2 ОМП
Категория: джен, гет
Жанр: дарк, юмор
Рейтинг: R
Предупреждение: смерть персонажа
Краткое содержание: Продолжение истории о жизни в замкнутых пространствах, раскрывающее последствия человеческого сочувствия в, как скромно надеется автор, полной мере.
Для голосования: #. fandom Les Miserables 2014 – «Being Jean Valjean»
читать дальше1832
Глава первая. Кот на службе правосудия
Много воды утекло в Сене с последней беседы инспектора Жавера с господином Мадленом, мэром славного городка Монрейль-сюр-Мер.
С тех пор суровый инспектор сильно изменился: посуровел ещё больше, стал носить бакенбарды совсем уж эксцентричного фасона и окончательно поседел. Одни лишь чёрные глаза остались неизменны, демонстрируя известную живость души, которая, казалось, была готова в любой миг покинуть эту худую оболочку. Но не тут-то было!
Инспектора, какое бы плачевное впечатление он ни производил на случайного, малознакомого с ним зрителя, ещё рано было списывать со счетов. Ни один другой полицейский не был так фанатично, даже болезненно скрупулёзен в своей работе. Ни один полицейский не мог так неотступно следовать за злосчастным нарушителем закона, не оставляя тому ни единого шанса. Инспектор Жавер мог сутками не спать и не есть до тех пор, пока его жертва не была представлена перед неумолимым французским судом. И тогда он, инспектор, бледный, дрожащий, но с пламенем сатанинского торжества во взоре, возвышался над пленённым грешником, всем своим видом показывая, кто принёс лакомую добычу. В эти моменты Жавер ещё более обычного напоминал довольного кота, бросившего перед хозяином дохлую мышь.
"Вот она, хозяин. Посмотри, какой я ловкий добытчик," — всем своим видом говорил инспектор, расплываясь в довольной ухмылке. И не было в тот час на свете человека, который был бы счастливее Жавера.
Возможно, внимательный читатель, пальцы которого ещё помнят шероховатые страницы бессмертного творения Виктора Гюго, возмутится подобным сравнением. Какой кот, чёрт возьми?! А как же астурийские крестьяне? А как же собачья сущность инспектора? Мы, конечно же, восхищаемся отменной памятью любителя книг, но смиренно просим его обратить внимание на то, что данный очерк имеет в своей основе равно и киноленту, где инспектор, будем откровенны, более напоминает представителя семейства кошачьих, нежели псовых.
Сейчас же неподкупный страж порядка сидел на скамейке в Люксембургском саду с тростью в руке и щурился. Почтенному господину полагалось бы сидеть там с книгой, но Жавер ненавидел книги. К тому же, начавшийся в молодости глазной недуг и по сей день доставлял ему некоторые неудобства. Одному богу было известно, сколько заварки Жавер изводил, мужественно борясь с досадной болезнью. Поговаривают, что яркостью ресниц и цветом глаз он был обязан именно этой микстуре. Впрочем, это было и недурно, ведь должно было ещё хоть что-то живое оставаться на этом измождённом, почти мёртвом лице.
Сегодня у Жавера был выходной, такой редкий у вечно занятого инспектора. Не имея возможности (равно как и желания, и умения) как-то развлечь себя, и не будучи довольным собой, инспектор Жавер печально сидел на скамейке и задумчиво чертил что-то тростью на гравии. Он предавался воспоминаниям.
В жизни инспектора, пусть это прозвучит для читателя странно, были и достаточно интересные эпизоды.
1822
Глава вторая. Чем закончилась история Жана Вальжана
Инспектор Жавер брезгливо поморщился.
Трактир, в котором он оказался по долгу службы, был омерзителен. Вероятно, для привычного к подобной обстановке посетителя всё выглядело несколько иначе. Но только не для инспектора Жавера.
Грязный пол, который, казалось, никогда не знал ни метлы, ни тряпки, был покрыт склизкими пятнами, о происхождении которых человек рассудительный и пекущийся о своём душевном здоровье предпочёл бы не думать. Столы, жирные, все в отметинах от ножей и тарелок, стояли криво, неровно, словно стремясь оккупировать как можно больше пространства. Про скамьи лучше вообще промолчать, настолько гадка была одна лишь мысль о том, чтобы воспользоваться ими по назначению. Впрочем, их нередко использовали и для иного – достаточно было взглянуть на стены, чтобы убедиться.
Но хуже всего был трактирщик. Невысокий, грязный, весь какой-то неприятный, инстинктивно неприятный, он жалобно рассказывал инспектору о том, что его маленькую служанку свёл пугающего вида оборванец.
Ясное дело, каторжник. Кто ещё может сотворить подобное? Вальжан. Объявился, значит. Давно ждали.
Жена трактирщика, стоящая поодаль, не менее жалобно заламывала могучие руки, которым и каторжник бы позавидовал, причитая о том, как она любила девчонку.
Спинища-то. Точно с галер. И взгляд мрачный. Как у тулонского каторжника.
Инспектор Жавер глубоко вздохнул, прогоняя наваждение.
Тогда ему вновь не удалось изловить Вальжана. Ну да ничего, мир тесен.
Однажды, с неприязнью читая газету, которую он и в руки-то взял исключительно из-за статьи про целебные свойства чая, и яростно щурясь на мелкий шрифт, инспектор наткнулся на любопытную заметку. В ней говорилось о том, как один каторжник утоп при попытке побега.
Ясное дело, это был Вальжан. Кто ещё мог утонуть при попытке побега?
Жавер не был человеком злорадным, не был и недобрым, и потому мы не можем, утрируя и впадая в клевету, сказать, что он расхохотался страшным сатанинским смехом, наводя ужас на сослуживцев, которые тотчас же разбежались по окрестностям Парижа, оглашая воплями округу. Нет. Мы же не французские классики, в конце-то концов.
Инспектор лишь кивнул, погруженный в свои мысли.
Вот уж где запирают надёжно, так это на том свете.
Глава третья. Жавер сделал ложную стойку
Несколько месяцев инспектор Жавер наслаждался, насколько это было для него возможно, спокойной жизнью, отлавливая воров, убийц и жриц любви по тёмным закоулкам Парижа. Это время можно было смело счесть одним из самых счастливых в его жизни. Инспектор был спокоен и хладнокровен, вероятно, находясь в полной гармонии с собой. Кроме, разумеется, тех случаев, когда кто-то слишком громко и внезапно хлопал дверью или производил иные резкие движения. Но во всем остальном, мы подчёркиваем это, полагая важным, инспектор был стоически твёрд и невозмутим. Так было до одного примечательного события. Возьмём же на себя смелость поведать о нём читателю.
Едва прослышав о подозрительном субъекте, который обосновался в лачуге Горбо, изредка выходя прогуляться со внучкой и – неслыханное дело – подать нищим, инспектор Жавер почувствовал, что что-то здесь нечисто.
Он даже позаимствовал лохмотья (некоторые полагали, что это на самом деле была его «гражданская» одежда) и полдня проторчал на улице, сидя на самом солнцепёке, угрюмо скрестив руки. Подавали паршиво.
Разумеется, в одном из своих наивных благодетелей Жавер с мрачным удовлетворением опознал Вальжана.
И даже не в одном. Проклятое зрение.
Инспектор был щепетилен во всех вопросах, особенно же в тех, что касались его работы. Он чувствовал, по крайней мере один из вальжанов был настоящим.
Он же не дурак, инспектор-то. Вальжан на свете только один.
Лучше сначала проверить то, что лежит на самой поверхности.
Водворившись в лачугу Горбо, Жавер проследил за одним из жильцов. Это был крепкий, опасный на вид пожилой господин, вылитый каторжник, который жил там вместе с какой-то девчонкой. Дочерью или внучкой. Инспектор вспомнил неприятного трактирщика.
Мир тесен. Это Вальжан. И девчонка та, похищенная. Сомнений быть не может.
Уже на следующий вечер Жавер, взяв с собой четырёх полицейских агентов, крался за Вальжаном.
Увы, злой рок, довлевший над инспектором, и в этот раз сыграл с ним злую шутку. Злокозненный Вальжан скрылся, оставив ему пожилого усталого буржуа, который потом долго писал господину префекту жалобы на инспектора Жавера.
А кто дёрнул этого месье гулять по ночному Парижу вместе со внучкой?! Подозрительная личность, пусть и не Вальжан.
Тот-то скрылся в монастыре. Жавер был уверен в этом. Он несколько суток подкарауливал тамошнего садовника, стремясь разоблачить в нём подлого каторжника.
Конечно же, господин префект его тогда спас от гнева матери-настоятельницы и буржуа со внучкой, послав за инспектором Жиля и Франсуа, которые что-то долго объясняли разъярённым гражданам. Жавер отчётливо помнил слова «солнечный удар», «зрение», «заработался» и «несколько суток без сна» со стороны полицейских и «идиот» - со стороны гражданских. Хорошо, что Жиль и Франсуа смогли всё уладить.
Жавер же поимел достаточно неприятный разговор с господином префектом и короткое увольнение, которое он, инспектор, обязан был провести на природе, в тишине и спокойствии.
Он так и поступил.
Солнце немилосердно пекло, река с раздражающим шумом несла свои воды, трава грозилась оставить пятна на безукоризненно белых форменных (а впрочем, уточнение излишне, ибо это были его единственные) штанах, по рединготу ползали какие-то местные букашки, на которых Жавер мрачно косился. Судя по плотно сжатым челюстям, угрюмой решимости во взоре и скрещенным рукам, инспектор получал поистине неземное наслаждение от общения с природой. Но приказ есть приказ. Особенно если он исходит от господина префекта.
Жавер ещё долго так сидел, обречённо изучая реку.
А потом из воды на берег хлынули утопшие каторжники…
1832
Глава четвёртая. Продолжение истории о коте на службе правосудия
Жавер вздохнул. Иногда воспоминания бывают чертовски неприятны.
Благо, этот период его жизни миновал, миновал уже давно, и, будем надеяться, никогда больше о себе не напомнит.
Он опустил глаза, силясь рассмотреть, что же начертила на гравии его верная трость, пока разум инспектора где-то блуждал.
24601.
Проклятье. Ну да ничего, кто тут, кроме него, знает, что означают эти цифры? Никто.
Оставалось лишь стереть эту изрядно смущающую надпись, будоражащую самые неприглядные воспоминания, чтобы в один из дней самому же не наткнуться на неё.
Внезапно на до боли знакомые цифры опустилась чья-то нога в башмаке неприлично большого размера. Жавер от неожиданности вздрогнул и поднял глаза. Он не успел толком рассмотреть пожилого господина, который неторопливо прошёл мимо. Увы, инспектору достался лишь профиль этого степенного буржуа. Но для мастера сыскного дела и этого было достаточно. К тому же, Жавер хорошо знал это лицо.
Лицо тулонского каторжника.
Жавер проследил за Вальжаном до самого его дома. Правда, инспектор и в этот раз не был до конца уверен. Необходимо было это исправить, особенно памятуя о той речи господина префекта.
Глава пятая. Невероятная и странная история инспектора Жавера и месье Леблана
Жавер несколько недель аккуратно следил за пожилым буржуа, изредка прерываясь лишь на сон.
Рано утром, едва начинался рассвет, в дверь к месье Леблану стучал мрачный, чрезвычайно невесёлый молочник, протягивая бутылку.
Когда месье, пережив эту встречу и даже рискнув отхлебнуть молока, находил в себе силы дойти до ближайшей булочной, там его уже ждал угрюмый пекарь, отпускающий ему хлеб с таким видом, словно месье Леблан, специализировался на краже булок лет девятнадцать, причём воровал всё время именно у него.
В каждом парке месье Леблан непременно натыкался на хмурого высокого человека в чёрном рединготе, который, прищурившись, следовал за ним взглядом. Пожилой господин первоначально по наивности предположил, что он занял любимую дорожку или скамейку угрюмого месье. Впрочем, вскоре выяснилось, что у этого мрачного человека была романтическая душа – он одинаково любил все дорожки и скамейки во всех парках и садах Парижа.
Выходя из церкви в воскресный день, месье Леблан обращал внимание на одного пугающего вида оборванца, похожего на какого-то дикого облезлого кота из зоологического сада. Нищий сидел на паперти с таким видом, будто он проявляет снисхождение, почтив данные ступени своим присутствием. Месье Леблан бросал ему монетку. Если она летела мимо, нищий метал в бедного буржуа такой взгляд, что тот вынужден был бежать за кусочком презренного металла, смахивать с него пыль, и аккуратно класть монету в лежащую перед алтынным королём кепку.
Примечательное ждало степенного господина и у цирюльника, потому что он всё время попадал к одному и тому же мастеру с весьма странными бакенбардами, которые, как отмечал месье Леблан, не мешало бы подправить. Брадобрей несколько минут, прищурившись, смотрел на него в упор (решая, как казалось господину Леблану, под каким углом лучше перерезать горло клиенту), вздыхал, закатывал рукава рубашки и принимался точить опасную бритву. Окончательно поседевший месье Леблан только в те дни осознал, что ни одна опасная бритва не достойна была называться по-настоящему опасной, пока не оказалась в худых руках мрачного цирюльника.
Разумеется, он слышал некоторые шутки о мужчинах подобной профессии, но всегда представлял себе это несколько иначе. К тому же, в данном конкретном случае было не до шуток.
Переступив в очередной раз порог, месье Леблан шёл к первому попавшемуся мастеру, который приветливо улыбался, указывая ему на стул. Уже в следующий момент из ниоткуда появлялась худая высокая фигура со скрещенными руками, которая плечом подвигала конкурента. Что примечательно, изгнанный брадобрей предпочитал не спорить. Вероятно, этот суровый, пугающе суровый человек был здесь на особом счету.
Потратив, как мы уже говорили ранее, несколько минут на пристальное изучение клиента, мрачный брадобрей принимался точить бритву. Очень медленно, тщательно, неумолимо, резкими короткими взмахами. Его рука двигалась с неотвратимостью автомата, никогда не сбиваясь с ритма и всегда делая строго определенное количество движений. Месье Леблан чувствовал, как рубашка начинала неприятно липнуть к спине.
Холодные руки ложились на щёки месье Леблана, выверяя положение его головы, а в глаза ему упирался немигающий взор тёмных очей, в уголках которых можно было бы заметить чаинки. Месье Леблан каждый раз их замечал. Испуганный разум всегда концентрируется на странных деталях.
Всякий раз, когда опасная бритва касалась кожи месье Леблана, несчастный вздрагивал всем телом, а его мрачный мучитель играл желваками и недовольно сопел.
Так же медленно и аккуратно, как он точил бритву, мастер водил лезвием по щекам пожилого господина, не пропуская ни единого волоска, не оставляя ни единой лишней щетинки. Он склонялся к самому лицу своей жертвы, ибо зрение у мастера уже давно оставляло желать лучшего.
Месье Леблан же, напротив, с удивлением обнаружил у себя глаза орла и феноменальную зрительную память. За те дни он в мельчайших подробностях рассмотрел и запомнил каждую морщину и каждый волосок взъерошенных бакенбард своего палача.
Когда смертоносная сталь неумолимо скользила к шее месье Леблана, жилистая рука мягко ложилась ему на подбородок и уверенным, сильным, но аккуратным движением запрокидывала его голову. Каждый раз седовласому господину, обливающемуся потом, казалось, что сейчас он почувствует удар бритвы, а вслед за этим волнами накатит боль, благо, последняя в его жизни, ибо уже в следующие секунды месье Леблан будет задыхаться, плюя кровью, обильно бьющей из его растерзанного горла прямо на застиранную рубашку мрачного цирюльника.
Как ни странно, этого не происходило. Бритва продолжала аккуратно скользить по шее месье Леблана под аккомпанемент сопения усердного мастера. Примечательно, что за всё время пожилого господина так ни разу и не порезали. Работал цирюльник всё-таки хорошо.
Но неблагодарный месье Леблан по какой-то необъяснимой причине уже через неделю решил отпустить бороду на русский манер.
Впрочем, от инспектора Жавера его это не спасло.
Однажды несчастный мсье Леблан осознал, что здесь не обойтись без помощи полиции. Он выбежал из дома, радуясь, что в то утро не встретил ни мрачного пекаря, ни печального молочника, ни демонического цирюльника.
Увы, злой рок одинаково довлел над всеми героями этой невероятной истории.
Распахнув дверь кабинета инспектора полиции, к которому его направили в участке, месье Леблан воззрился на впалые щёки, скрытые эксцентричными бакенбардами, тёмные печальные глаза, наполненные чаинками, и мужественно сжатые челюсти, с ужасом осознавая, что инспектор, очевидно, занят здесь только на полставки, потому что в остальное время подрабатывает молочником, пекарем и цирюльником.
Когда Жавер ухмыльнулся и с довольным видом произнёс: «Теперь ты мой», нервы несчастного господина Леблана не выдержали, и представительный буржуа вылетел из проклятого кабинета и помчался к своему дому, теряя на ходу башмаки.
Жавер тогда не стал его преследовать. Иногда можно позволить мыши и побегать. Да и потом, куда мог деться Вальжан, если инспектору было прекрасно известно, где тот живёт?
Глава шестая. Приключения особы, характеризованной нелестными эпитетами
В то утро к инспектору заявился какой-то адвокатишка, который рассказал ему о том, что в лачуге Горбо планируется преступление.
Жавер хорошо знал тот дом. Впрочем, он предпочёл бы забыть о малоприятном казусе, который мы описали читателю в третьей главе.
Вручив молодому человеку два пистолета, инспектор, как настоящий артист, принялся готовиться к выступлению.
Ещё бы, ему предстояла очередная встреча с Вальжаном.
И возможно, не с одним, и не с одним ним. Но мы забегаем вперёд. Остановимся-ка лучше на знаменитой сцене со шляпой, завершение которой Виктор Гюго, к нашему глубочайшему сожалению, описал несколько неточно, так что нам придётся внести некоторые коррективы.
- А ну, подойдите! – раздался чей-то пугающе андрогинный голос, принадлежащий, несомненно, бывшей трактирщице.
Полицейские и постовые в страхе отступили, когда мадам Тенардье сбросила шаль, оставшись в шляпе. Скорчившийся за её спиной муж делал вид, что понятия не имеет, кто эта женщина. Мадам же ожесточённо размахивала булыжником, награждая окружающих её мужчин нелестными эпитетами.
Жавер, усмехнувшись, шагнул вперёд.
- Экий галерник! Ну, папаша, и борода у тебя теперь отросла, потому как в цирюльню и заглянуть боишься…
И он продолжал идти вперёд.
Мадам Тенардье вспомнила все детские и юношеские обиды, когда незнакомцы путали её с молодым человеком из-за немалого роста и широких плеч. Сколько слёз тогда было пролито этой великаншей с ранимой душой, сколько невысказанного страдания таилось за этими глазами?..
Мадам Тенардье шмыгнула носом и с нечеловеческой силой метнула камень в голову Жавера. Камень перелетел через него, ударился о заднюю стену, отбив от нее громадный кусок штукатурки, пересёк всё, к сожалению разъярённой великанши, теперь почти пустое, помещение, ударился об угол, отлетел к боковой стене, опрокинув жаровню с углями и уронив раскалённое долото совсем рядом с привязанным к стулу представительным мсье, срикошетил от очередной стены, покружил по комнате, выбирая жертву, а потом пробил ту перегородку, за которой скрывался один чересчур любопытный молодой адвокат.
В одну минуту Жавер поднялся, отряхнул редингот и очень красиво прислонился к стене, скрестив руки, и внимательно наблюдая за тем, как его подчинённые и помощники вяжут местную преступность.
Видение инспектора, такого изящного и хрупкого, окончательно сломило неповоротливую и грузную мадам Тенардье. Великанша зарыдала в голос:
- Дочки мои, дочки!
Инспектор презрительно скривил губы:
- Думаешь, с тобой будут обращаться как с мэром, тулонский каторжник?! Здесь нет никаких дочек!
Выслушав эту ахинею, мадам Тенардье закатила глаза и упала.
Инспектор с интересом изучил дыру в перегородке, оставленную булыжником, и направился в соседнее помещение, где ранее проживал молодой адвокат.
Жавер вышел оттуда через некоторое время, бледный как полотно, с подрагивающими пальцами, в которых он сжимал два окровавленных пистолета. Некоторое время инспектор стоял, прислонившись к стене, мрачный, тоскливый, погруженный в себя, и методично выковыривал из оружия застрявшие там кусочки мозга, которому, увы, никогда больше не доведётся решать юридические вопросы.
Тем временем полицейские построили бандитов по росту. Жавер ловко оттолкнулся от стены, возвращая себе целиком и полностью вертикальное положение, медленно прошелся перед колонной арестантов с видом изрядно увеличенной копии бывшего «маленького капрала», проводящего смотр войск перед каким-нибудь Аустерлицем.
- Здорово, Вальжан! Здорово, Вальжан! Давно не виделись, Вальжан! Здравия желаю, Вальжан!
Тут Жавер заметил несчастного мсье, который тоскливо сжался в углу, искренне не понимая, чего он боится больше – раскалённого долота или этого странного человека с бакенбардами.
- Отвяжите Вальжана, только держите его покрепче, - приказал Жавер.
Затем он с крайне надменным видом уселся за стол, который чудом уцелел в этой суматохе, извлёк из кармана идеально чистый лист гербовой бумаги и приступил к допросу.
Написав первые строчки, состоящие из одних и тех же выражений (а в случае с инспектором, одного и того же слова), он поднял глаза. За его спиной материализовался Жиль, внимательно изучил написанное, тихо охнул и что-то шепнул Франсуа.
Разумеется, за тем случаем последовала очередная неприятная беседа с мсье префектом, после которой инспектор получил очередное же увольнение с предписанием провести его на природе.
И провёл он его, прямо скажем, с пользой.
Инспектор поймал грибника-браконьера, который специализировался на контрабанде парижских трюфелей в ненавистную Англию.
Жавер с невозмутимым видом выслушал похвалу префекта, внутренне радуясь, что не сказал ему о том, что первоначально принял того подозрительного буржуа, ведущего на поводке свинью, за Вальжана, который отправился откапывать украденные у рабочих Монрейля-сюр-Мер деньги.
Проклятое зрение. Нужно купить с этой премии ещё чая.
Глава седьмая. Шпион и священник не одно и то же
Жавер, крепко-накрепко привязанный к стулу, угрюмо взирал на восставших. И как они умудрились его раскрыть?..
Положение было плачевным. Кругом была толпа народу: студенты, рабочие, мелкие буржуа, чернь, гамены – словом, людишки на любой вкус. А вот Вальжан, увы, не явился. Инспектор был глубоко опечален.
Но тут в помещение вошёл пожилой буржуа, одетый в форму национального гвардейца. Инспектора точно ударило током. Впрочем, он удержался от радостного восклицания, а лишь гордо выпрямился на стуле и бросил Вальжану:
- Я так и знал, что ты придёшь. Каторжник и бунтовщики снюхались. Ну да ничего, мне сейчас как раз вышибут мозги. Можешь прийти и поглазеть. Я приглашаю.
Гвардеец глубоко вздохнул, а потом подошёл к вождю местной революционной ячейки и уточнил, нельзя ли вышибить мозги месье в кепке прямо сейчас и можно ли предоставить это право ему, гвардейцу. Вместо ответа непохожий на Антиноя брюнет молча указал на длинную очередь пожилых национальных гвардейцев, которые мрачно поглядывали на кафе, в котором был заточён столь раздражающий их субъект.
Под шумок пожилому гвардейцу всё же удалось вывести инспектора из зала. Прислонив бедолагу, увлечённо вещающего ему про особенности вышибания мозгов и подбора оружия в соответствии с общественным положением, к стене, пожилой господин некоторое время слушал эти излияния, а потом молча развернул инспектора к себе спиной и освободил его от верёвок. Жавер было попытался возразить, но форма гвардейца недаром так ладно сидела на могучих плечах этого месье. Задав инспектору начальное ускорение, буржуа возвратился к своим революционным обязанностям.
Господин префект глубоко вздохнул, глядя на своего проблемного подчинённого.
- И как же вам удалось сбежать с баррикады, инспектор?
- Меня отпустили, сэр.
- А, ну конечно же, отпустили. Охотно верю. И даже подозреваю, что это был именно Вальжан. Кто ещё мог отпустить нашего инспектора?
Лицо инспектора не выражало ничего. Благо, он стоял достаточно далеко от господина префекта, и тот не мог заметить, как впалые щёки слегка вспыхнули.
Господин префект в очередной раз глубоко вздохнул. Сколько лет он уже знал инспектора? Трудно было даже подсчитать. И ведь как профессионал тот был хорош. Упорный, самоотверженный, всегда доводящий дело до конца. Все, кроме одного, чёртового дела, на которое инспектор торжественно обещал положить всю свою жизнь.
Чего не хватало этой мятежной душе? Какого чёрта ему нужно было бегать по городу с пламенем в глазах? Зачем ему нужно было стараться стать безупречным? Почему он не пил с сослуживцами? Почему он всячески избегал обывательских радостей?
Господин префект был по-своему хорошим человеком, отметим это, ведь именно он терпел инспектора всё это время, даже не предполагая выгнать того со службы и поместить в ближайшую богадельню. Но мы вынуждены с прискорбием сообщить, что в плане тонкости душевной организации он, как ни парадоксально, сильно отставал от инспектора. Именно эта разница и направила его мысль, пытающуюся истолковать поведение Жавера, по совершенно неверному, но абсолютно понятному господину префекту пути.
Если человек несколько нервозен, то у обывателя есть этому лишь одно объяснение.
- Инспектор, а возьмите-ка вы увольнение на пару деньков, да сходите в ближайшее заведение и проведите там время с пользой. Это приказ.
Жавер побледнел.
- Господин префект, извините, но я вынужден ослушаться. Такое впервые в моей жизни. Боюсь, посещение означенного заведения является недостойным поведением для служителя закона. С сожалением вынужден признать, что выполнение вашего приказа не представляется возможным в рамках соответствия общественной морали.
Господин префект удивлённо посмотрел на инспектора, а потом фыркнул.
- Ну что же, дело ваше, инспектор. Хотя и зря отказываетесь. В крайнем случае, могли бы представить вместо девки этого вашего… тулонского каторжника или как его там…
Жавер сдержанно поклонился и медленно вышел из кабинета префекта, игнорируя стоящих у двери Жиля и Франсуа, старательно сдерживающих смешки.
Глава восьмая. О том, как опасно давать обещания, находясь в известном состоянии
Этот вечер Жиль и Франсуа провели в кабаке.
Пожалуй, читатель нуждается в объяснении, как именно наши старые знакомые вернулись в эту историю. Дело в том, что они никуда толком-то и не уходили. Как только инспектор Жавер получил перевод в Париж, он поспособствовал тому, чтобы перевели и этих двоих. В конце концов, лучше иметь под рукой уже знакомых и проверенных людей.
Сейчас же эти знакомые и проверенные люди старательно напивались, отпуская грубые и не очень шуточки по поводу произошедшего днём.
Жиль вдохновенно обрисовывал картины того, как инспектор всё же попадает в означенное заведение, и какие казусы его там ждут. Не будем вдаваться в подробности его речи, лишь отметим, что Жиль был достаточно невысокого мнения о способностях инспектора в этой сфере.
Франсуа же, налегая на бордо и всё больше багровея, с пеной у рта утверждал, что Жавер тот ещё орёл, просто очень порядочная личность, но если бы он всё-таки попал в заведение, то обязательно бы справился с поставленной задачей.
Мы не вправе говорить, кто из них был близок к истине, ибо поставленный вопрос касается, скорее, только и исключительно инспектора лично и находится, несомненно, вне нашей компетенции. Скажем только, что в тот вечер Жиль и Франсуа заключили пари, что Франсуа не сможет написать короткий очерк о «героических» похождениях инспектора.
Всю ночь Франсуа провёл в обнимку с чернильницей, периодически советуясь с женой и черпая вдохновение из сомнительной литературы.
Франсуа встал перед собравшимися коллегами, взял в руки исписанный листок, содержащий в себе плоды его ночного умственного, с позволения сказать, труда, и принялся читать.
Мы выражаем искреннее сожаление по поводу того, что вынуждены привести здесь этот низкопробный, безвкусный и не имеющий никакой реальной подоплёки текст. И лишь нижайше просим читателя проявить снисхождение к писательскому таланту Франсуа, ведь этот относительно честный полицейский впервые столкнулся с такой серьёзной задачей. Несчастный всерьёз полагал, что может написать достаточно компрометирующую сцену так, чтобы польстить по крайней мере одному из фигурантов.
Итак, под свист и радостное улюлюканье он читал:
«… инспектор зашёл в бордель и привычно окинул обстановку орлиным взором своих больших чёрных глаз. Увидевшие его жрицы любви кинулись к высокому мужчине, наперебой предлагая свои услуги. Между некоторыми из них даже завязалась драка. Летели волосы, выбивались зубы. Одна из девушек даже смогла повергнуть наземь свою конкурентку и теперь яростно топтала её ногами.
Инспектор протянул свою сильную руку и взял бунтарку за корсет.
Они поднялись в одну из комнат.
Там девушка подняла на него свои огромные заплаканные глаза. Он отвёл тёмные глаза и сухо сказал: «Повернись»
Девушка всхлипнула и приготовилась к самому ужасному. Но этого не произошло. Она почувствовала, как его холодные руки аккуратно и уверенно расстёгивают её корсет.
Когда с ним было покончено, эти же руки мягко легли на её плечи и продолжили своё движение вперёд, пропуская её торчащие соски между пальцами. Спиной девушка ощутила, как к её коже прикасаются холодные пуговицы его редингота.
Она забыла о времени, так восхитительно нежны и прохладны были его руки с неровно обкусанными ногтями. Иногда она даже чувствовала на своём плече бакенбарды и ткань цилиндра.
Он покрывал её шею и ключицы бережными поцелуями своих шершавых, но неожиданно нежных губ. Девушка чувствовала, как жар разливается по её телу, с каждым ударом пульса стекая всё ниже и ниже, к пышным бёдрам, заставляя её изгибаться в сладкой истоме, желая уже чего-то большего.
Но мужчина не спешил, он ласкал её своими худыми пальцами и прокладывал на её теле дорожки из поцелуев, щекоча бакенбардами.
И всё это, даже не расстегнув и редингота.
Наконец, когда страсть уже переполняла девушку, она развернулась к нему, взяла за бакенбарды и пылким поцелуем впилась в тонкие губы мужчины.
Её бедро почувствовало, как в него упёрлась дубинка инспектора. Девушка, не прерывая поцелуя, принялась расстёгивать блестящие металлические пуговицы чёрного редингота, мысленно ругаясь, что их так много.
Когда же ей удалось раздвинуть его полы, зрелище, представшее перед её взором, было настолько впечатляющим, что даже видавшая многое жрица любви восхищённо присвистнула и потянулась рукой, стремясь прикоснуться к идолу.
Инспектор усмехнулся и медленно опустился на ложе, увлекая девушку за собой…»
Не будем приводить некоторые участки текста. Впрочем, читатель сам сможет составить впечатление об их содержании и качестве, если мы упомянем, что слушатели Франсуа смеялись до слёз, периодически повторяя особо понравившиеся выражения. Как в тот день словарный запас полицейского участка обогатился высокохудожественными оборотами типа «он хотел не только взять, но и дать», «напряженные мужские ягодицы», «заинтересованно скосив глаза» и, конечно же, хитом всех времён и народов «вдалбливаясь».
Довольный эффектом, Франсуа легкомысленно продолжил, даже не подозревая, какую ошибку сейчас совершает:
«… когда инспектор смог восстановить дыхание, то мягко развернул к себе девушку. Он заглянул в её раскрасневшееся лицо и безошибочно опознал в нём …»
Франсуа сделал драматическую паузу.
«… лицо тулонского каторжника Вальжана»
Шутка полностью соответствовала вкусам аудитории. Все смеялись, рыдали, кивали головами, стучали себя по коленкам. Одним словом, рассказ понравился слушателям.
Всем, кроме одного сурового, угрожающе сурового человека, который стоял в углу, мрачно скрестив руки, и смотрел на своего протеже, отличающегося, очевидно, завидной благодарностью.
Франсуа встретился с ним взглядом и замолчал. Вслед за ним замолчали и прочие. В наступившей тишине инспектор медленно и скорбно удалился.
Франсуа бросился за ним следом.
- Инспектор!
Тот остановился.
- Инспектор, я… простите, это просто глупая, нелепая шутка.
Жавер с непередаваемой печалью во взгляде изучал Франсуа. Тому стало окончательно не по себе. Стыд накрывал беднягу с головой.
Как он вообще дошёл до этого? Как он мог так глупо пошутить в конце? Стоило ли обижать того, кому он был многим обязан, только ради одобрения сослуживцев? Глупо, омерзительно. Не смешно.
Как же часто в нашей жизни бывает, что мы совершаем что-то в запале, обуянные диким весельем момента, а потом в результате наших действий кто-то оказывается обижен. О, это чувство стыда, это желание провалиться сквозь землю…
- Месье инспектор, сэр, не знаю, что на меня нашло. Это всё глупый спор. Боже, как это гадко, нелепо, постыдно… Простите меня, месье инспектор, мне не следовало… Моему поступку нет оправдания.
Жавер вздохнул.
- Что заставляет вас думать, что я не понимаю шуток.
Это не было вопросом. Это не было и ответом.
Жавер ушёл, оставив Франсуа одного, пристыженного и желающего вернуться по крайней мере на несколько часов в прошлое, чтобы разорвать и сжечь злосчастный текст.
Глава девятая. Череда совпадений
Жавер шёл по набережной Сены, погруженный в свои мысли.
Вечер уже плавно перетёк в ночь. Хорошо, что инспектор надел тёплый каррик.
Не хватало ещё больного горла к больным глазам.
Решётка, скрывающая недра парижской канализации от не в меру впечатлительных французских классиков, отворилась, и пред лунным светом предстал месье Тенардье, тащащий волоком какого-то молодого буржуа, пребывающего, судя по всему, в бессознательном состоянии. Бывший трактирщик почувствовал на себе чей-то взгляд.
- Вы кто? – вопросил инспектор.
- Я.
- Кто «я»?
- Тенардье, - ответил месье Тенардье.
- Вальжан, - услышал инспектор.
Жавер положил руки к нему на плечи и вгляделся в лицо трактирщика. Знакомые черты, черты тулонского каторжника, были обращены к инспектору.
Инспектор кивнул и указал тростью на молодого буржуа.
- А этот?
- О, месье инспектор, этого юношу я спас от неминуемой смерти. Теперь же молодого господина необходимо препоручить заботам его родных.
Жавер кивнул.
Звучало правдоподобно. Каторжник пытался спасти буржуа. Вот что бывает на белом свете.
Они вновь сели в фиакр.
- Я знаю, куда вам теперь, - хмуро сообщил Жавер.
Тенардье вопросительно на него посмотрел.
- Да, да-а, Вальжан, я знаю. Улица Вооруженного человека, дом семь.
Тенардье предпочёл не спорить. Именно этот дом они вместе с товарищами планировали ограбить в эту ночь.
- Спасибо, месье инспектор.
- Ступайте, попрощайтесь со своей девчонкой, - бросил Жавер, погруженный в свои мысли, - я подожду здесь.
Тенардье направился к дому, задумчиво теребя бороду. Через некоторое время он обернулся.
Жавер ушёл. На залитой лунным светом улице не было никого.
Месье Тенардье пожал плечами и взялся за лом.
Глава десятая. Valjean.
На утро Жавер уже отчитывался перед господином префектом. Он доложил ему обо всём. Даже о встреченном ночью Вальжане. Префект долго выслушивал его, кивал, глядя в окно. Инспектор аккуратно закончил свой рассказ, используя только самые приличествующие этому выражения, вследствие чего его речь являла собой прямо-таки образчик канцелярского слога.
Господин префект кивнул в последний раз и повернулся к инспектору.
Жавер с ужасом узнал это лицо. Лицо тулонского каторжника. Краски стали меркнуть.
Возможно ли такое? Он помнил, что Вальжан был мэром, но в каторжника-мэра он ещё мог поверить. Пульс всё более и более гулко стучал в висках.
Какое-то время Вальжан был садовником в монастыре. Это тоже звучало убедительно. Воздуха перестало хватать.
Затем он выдавал себя за почтенного буржуа, но Жавер и тут его раскусил.
Преступность может засесть в магистрате, играя документами и чинами, она может таиться в монастыре, многократно предавая религию и расхищая церковное имущество, она может проживать на респектабельной улице, чинно вышагивая и корча надменную рожу.
Но никогда, никогда, чёрт возьми, она не проникала в полицию. Сама мысль об этом казалась Жаверу дикой, нелепой. Преступной. Дрожащие пальцы правой руки легли на грудь и судорожно сжали ткань каррика.
Господин префект нахмурился.
- Инспектор, вам дурно?
Жавер, спотыкаясь, выбежал из префектуры, уже ничего не видя перед собой, двигаясь наощупь, снося худыми плечами косяки, ведя по стенам внезапно онемевшей левой рукой.
Едва зрение вернулось, яркий свет ослепил его.
Когда же прошло и это, инспектор понял, что вновь оказался у реки. Прислонившись к парапету и тяжело дыша, он осознал, что мир окончательно сошёл с ума.
По набережной Сены прогуливались вальжаны. Одни из них были старше, другие – моложе. Некоторые из вальжанов были женщинами, некоторые – детьми. Они ходили, держа друг друга под ручку, играли друг с другом в мяч.
Хватая ртом воздух, которого становилось всё меньше и меньше (ещё бы, кругом столько вальжанов, и все дышат!) и всё крепче сжимая ткань, инспектор видел, как маленький вальжан подёргал вальжана в платье за подол, а вальжан с бородой дал ему монетку. После этого малыш, гремя кандалами, звон которых отдавался в висках инспектора, вприпрыжку понёсся к вальжану с лотком и купил у того какую-то сласть.
Вальжаны сидели на скамейках и читали свежие выпуски «Монитёра», в которых содержались заметки об утопших при попытке побега вальжанах.
Вальжаны просили милостыню у вальжанов.
Вальжаны заполонили собой всё.
Не выдержав этого зрелища, инспектор неловко отвернулся, схватившись за парапет уже ничего не чувствовавшей рукой.
В зеленовато-коричневых, цвета чая, водах Сены было его отражение.
И оно имело лицо тулонского каторжника.
В стремительно опускающейся темноте он силился ещё хоть что-то разглядеть.
Проклятое зрение.
Автор: fandom Les Miserables 2014
Бета: fandom Les Miserables 2014
Размер: миди, 5264 слова
Пейринг/Персонажи: Вальжан, Жавер, мсье Леблан, господин префект, 2 ОМП
Категория: джен, гет
Жанр: дарк, юмор
Рейтинг: R
Предупреждение: смерть персонажа
Краткое содержание: Продолжение истории о жизни в замкнутых пространствах, раскрывающее последствия человеческого сочувствия в, как скромно надеется автор, полной мере.
Для голосования: #. fandom Les Miserables 2014 – «Being Jean Valjean»
читать дальше1832
Глава первая. Кот на службе правосудия
Много воды утекло в Сене с последней беседы инспектора Жавера с господином Мадленом, мэром славного городка Монрейль-сюр-Мер.
С тех пор суровый инспектор сильно изменился: посуровел ещё больше, стал носить бакенбарды совсем уж эксцентричного фасона и окончательно поседел. Одни лишь чёрные глаза остались неизменны, демонстрируя известную живость души, которая, казалось, была готова в любой миг покинуть эту худую оболочку. Но не тут-то было!
Инспектора, какое бы плачевное впечатление он ни производил на случайного, малознакомого с ним зрителя, ещё рано было списывать со счетов. Ни один другой полицейский не был так фанатично, даже болезненно скрупулёзен в своей работе. Ни один полицейский не мог так неотступно следовать за злосчастным нарушителем закона, не оставляя тому ни единого шанса. Инспектор Жавер мог сутками не спать и не есть до тех пор, пока его жертва не была представлена перед неумолимым французским судом. И тогда он, инспектор, бледный, дрожащий, но с пламенем сатанинского торжества во взоре, возвышался над пленённым грешником, всем своим видом показывая, кто принёс лакомую добычу. В эти моменты Жавер ещё более обычного напоминал довольного кота, бросившего перед хозяином дохлую мышь.
"Вот она, хозяин. Посмотри, какой я ловкий добытчик," — всем своим видом говорил инспектор, расплываясь в довольной ухмылке. И не было в тот час на свете человека, который был бы счастливее Жавера.
Возможно, внимательный читатель, пальцы которого ещё помнят шероховатые страницы бессмертного творения Виктора Гюго, возмутится подобным сравнением. Какой кот, чёрт возьми?! А как же астурийские крестьяне? А как же собачья сущность инспектора? Мы, конечно же, восхищаемся отменной памятью любителя книг, но смиренно просим его обратить внимание на то, что данный очерк имеет в своей основе равно и киноленту, где инспектор, будем откровенны, более напоминает представителя семейства кошачьих, нежели псовых.
Сейчас же неподкупный страж порядка сидел на скамейке в Люксембургском саду с тростью в руке и щурился. Почтенному господину полагалось бы сидеть там с книгой, но Жавер ненавидел книги. К тому же, начавшийся в молодости глазной недуг и по сей день доставлял ему некоторые неудобства. Одному богу было известно, сколько заварки Жавер изводил, мужественно борясь с досадной болезнью. Поговаривают, что яркостью ресниц и цветом глаз он был обязан именно этой микстуре. Впрочем, это было и недурно, ведь должно было ещё хоть что-то живое оставаться на этом измождённом, почти мёртвом лице.
Сегодня у Жавера был выходной, такой редкий у вечно занятого инспектора. Не имея возможности (равно как и желания, и умения) как-то развлечь себя, и не будучи довольным собой, инспектор Жавер печально сидел на скамейке и задумчиво чертил что-то тростью на гравии. Он предавался воспоминаниям.
В жизни инспектора, пусть это прозвучит для читателя странно, были и достаточно интересные эпизоды.
1822
Глава вторая. Чем закончилась история Жана Вальжана
Инспектор Жавер брезгливо поморщился.
Трактир, в котором он оказался по долгу службы, был омерзителен. Вероятно, для привычного к подобной обстановке посетителя всё выглядело несколько иначе. Но только не для инспектора Жавера.
Грязный пол, который, казалось, никогда не знал ни метлы, ни тряпки, был покрыт склизкими пятнами, о происхождении которых человек рассудительный и пекущийся о своём душевном здоровье предпочёл бы не думать. Столы, жирные, все в отметинах от ножей и тарелок, стояли криво, неровно, словно стремясь оккупировать как можно больше пространства. Про скамьи лучше вообще промолчать, настолько гадка была одна лишь мысль о том, чтобы воспользоваться ими по назначению. Впрочем, их нередко использовали и для иного – достаточно было взглянуть на стены, чтобы убедиться.
Но хуже всего был трактирщик. Невысокий, грязный, весь какой-то неприятный, инстинктивно неприятный, он жалобно рассказывал инспектору о том, что его маленькую служанку свёл пугающего вида оборванец.
Ясное дело, каторжник. Кто ещё может сотворить подобное? Вальжан. Объявился, значит. Давно ждали.
Жена трактирщика, стоящая поодаль, не менее жалобно заламывала могучие руки, которым и каторжник бы позавидовал, причитая о том, как она любила девчонку.
Спинища-то. Точно с галер. И взгляд мрачный. Как у тулонского каторжника.
Инспектор Жавер глубоко вздохнул, прогоняя наваждение.
Тогда ему вновь не удалось изловить Вальжана. Ну да ничего, мир тесен.
Однажды, с неприязнью читая газету, которую он и в руки-то взял исключительно из-за статьи про целебные свойства чая, и яростно щурясь на мелкий шрифт, инспектор наткнулся на любопытную заметку. В ней говорилось о том, как один каторжник утоп при попытке побега.
Ясное дело, это был Вальжан. Кто ещё мог утонуть при попытке побега?
Жавер не был человеком злорадным, не был и недобрым, и потому мы не можем, утрируя и впадая в клевету, сказать, что он расхохотался страшным сатанинским смехом, наводя ужас на сослуживцев, которые тотчас же разбежались по окрестностям Парижа, оглашая воплями округу. Нет. Мы же не французские классики, в конце-то концов.
Инспектор лишь кивнул, погруженный в свои мысли.
Вот уж где запирают надёжно, так это на том свете.
Глава третья. Жавер сделал ложную стойку
Несколько месяцев инспектор Жавер наслаждался, насколько это было для него возможно, спокойной жизнью, отлавливая воров, убийц и жриц любви по тёмным закоулкам Парижа. Это время можно было смело счесть одним из самых счастливых в его жизни. Инспектор был спокоен и хладнокровен, вероятно, находясь в полной гармонии с собой. Кроме, разумеется, тех случаев, когда кто-то слишком громко и внезапно хлопал дверью или производил иные резкие движения. Но во всем остальном, мы подчёркиваем это, полагая важным, инспектор был стоически твёрд и невозмутим. Так было до одного примечательного события. Возьмём же на себя смелость поведать о нём читателю.
Едва прослышав о подозрительном субъекте, который обосновался в лачуге Горбо, изредка выходя прогуляться со внучкой и – неслыханное дело – подать нищим, инспектор Жавер почувствовал, что что-то здесь нечисто.
Он даже позаимствовал лохмотья (некоторые полагали, что это на самом деле была его «гражданская» одежда) и полдня проторчал на улице, сидя на самом солнцепёке, угрюмо скрестив руки. Подавали паршиво.
Разумеется, в одном из своих наивных благодетелей Жавер с мрачным удовлетворением опознал Вальжана.
И даже не в одном. Проклятое зрение.
Инспектор был щепетилен во всех вопросах, особенно же в тех, что касались его работы. Он чувствовал, по крайней мере один из вальжанов был настоящим.
Он же не дурак, инспектор-то. Вальжан на свете только один.
Лучше сначала проверить то, что лежит на самой поверхности.
Водворившись в лачугу Горбо, Жавер проследил за одним из жильцов. Это был крепкий, опасный на вид пожилой господин, вылитый каторжник, который жил там вместе с какой-то девчонкой. Дочерью или внучкой. Инспектор вспомнил неприятного трактирщика.
Мир тесен. Это Вальжан. И девчонка та, похищенная. Сомнений быть не может.
Уже на следующий вечер Жавер, взяв с собой четырёх полицейских агентов, крался за Вальжаном.
Увы, злой рок, довлевший над инспектором, и в этот раз сыграл с ним злую шутку. Злокозненный Вальжан скрылся, оставив ему пожилого усталого буржуа, который потом долго писал господину префекту жалобы на инспектора Жавера.
А кто дёрнул этого месье гулять по ночному Парижу вместе со внучкой?! Подозрительная личность, пусть и не Вальжан.
Тот-то скрылся в монастыре. Жавер был уверен в этом. Он несколько суток подкарауливал тамошнего садовника, стремясь разоблачить в нём подлого каторжника.
Конечно же, господин префект его тогда спас от гнева матери-настоятельницы и буржуа со внучкой, послав за инспектором Жиля и Франсуа, которые что-то долго объясняли разъярённым гражданам. Жавер отчётливо помнил слова «солнечный удар», «зрение», «заработался» и «несколько суток без сна» со стороны полицейских и «идиот» - со стороны гражданских. Хорошо, что Жиль и Франсуа смогли всё уладить.
Жавер же поимел достаточно неприятный разговор с господином префектом и короткое увольнение, которое он, инспектор, обязан был провести на природе, в тишине и спокойствии.
Он так и поступил.
Солнце немилосердно пекло, река с раздражающим шумом несла свои воды, трава грозилась оставить пятна на безукоризненно белых форменных (а впрочем, уточнение излишне, ибо это были его единственные) штанах, по рединготу ползали какие-то местные букашки, на которых Жавер мрачно косился. Судя по плотно сжатым челюстям, угрюмой решимости во взоре и скрещенным рукам, инспектор получал поистине неземное наслаждение от общения с природой. Но приказ есть приказ. Особенно если он исходит от господина префекта.
Жавер ещё долго так сидел, обречённо изучая реку.
А потом из воды на берег хлынули утопшие каторжники…
1832
Глава четвёртая. Продолжение истории о коте на службе правосудия
Жавер вздохнул. Иногда воспоминания бывают чертовски неприятны.
Благо, этот период его жизни миновал, миновал уже давно, и, будем надеяться, никогда больше о себе не напомнит.
Он опустил глаза, силясь рассмотреть, что же начертила на гравии его верная трость, пока разум инспектора где-то блуждал.
24601.
Проклятье. Ну да ничего, кто тут, кроме него, знает, что означают эти цифры? Никто.
Оставалось лишь стереть эту изрядно смущающую надпись, будоражащую самые неприглядные воспоминания, чтобы в один из дней самому же не наткнуться на неё.
Внезапно на до боли знакомые цифры опустилась чья-то нога в башмаке неприлично большого размера. Жавер от неожиданности вздрогнул и поднял глаза. Он не успел толком рассмотреть пожилого господина, который неторопливо прошёл мимо. Увы, инспектору достался лишь профиль этого степенного буржуа. Но для мастера сыскного дела и этого было достаточно. К тому же, Жавер хорошо знал это лицо.
Лицо тулонского каторжника.
Жавер проследил за Вальжаном до самого его дома. Правда, инспектор и в этот раз не был до конца уверен. Необходимо было это исправить, особенно памятуя о той речи господина префекта.
Глава пятая. Невероятная и странная история инспектора Жавера и месье Леблана
Жавер несколько недель аккуратно следил за пожилым буржуа, изредка прерываясь лишь на сон.
Рано утром, едва начинался рассвет, в дверь к месье Леблану стучал мрачный, чрезвычайно невесёлый молочник, протягивая бутылку.
Когда месье, пережив эту встречу и даже рискнув отхлебнуть молока, находил в себе силы дойти до ближайшей булочной, там его уже ждал угрюмый пекарь, отпускающий ему хлеб с таким видом, словно месье Леблан, специализировался на краже булок лет девятнадцать, причём воровал всё время именно у него.
В каждом парке месье Леблан непременно натыкался на хмурого высокого человека в чёрном рединготе, который, прищурившись, следовал за ним взглядом. Пожилой господин первоначально по наивности предположил, что он занял любимую дорожку или скамейку угрюмого месье. Впрочем, вскоре выяснилось, что у этого мрачного человека была романтическая душа – он одинаково любил все дорожки и скамейки во всех парках и садах Парижа.
Выходя из церкви в воскресный день, месье Леблан обращал внимание на одного пугающего вида оборванца, похожего на какого-то дикого облезлого кота из зоологического сада. Нищий сидел на паперти с таким видом, будто он проявляет снисхождение, почтив данные ступени своим присутствием. Месье Леблан бросал ему монетку. Если она летела мимо, нищий метал в бедного буржуа такой взгляд, что тот вынужден был бежать за кусочком презренного металла, смахивать с него пыль, и аккуратно класть монету в лежащую перед алтынным королём кепку.
Примечательное ждало степенного господина и у цирюльника, потому что он всё время попадал к одному и тому же мастеру с весьма странными бакенбардами, которые, как отмечал месье Леблан, не мешало бы подправить. Брадобрей несколько минут, прищурившись, смотрел на него в упор (решая, как казалось господину Леблану, под каким углом лучше перерезать горло клиенту), вздыхал, закатывал рукава рубашки и принимался точить опасную бритву. Окончательно поседевший месье Леблан только в те дни осознал, что ни одна опасная бритва не достойна была называться по-настоящему опасной, пока не оказалась в худых руках мрачного цирюльника.
Разумеется, он слышал некоторые шутки о мужчинах подобной профессии, но всегда представлял себе это несколько иначе. К тому же, в данном конкретном случае было не до шуток.
Переступив в очередной раз порог, месье Леблан шёл к первому попавшемуся мастеру, который приветливо улыбался, указывая ему на стул. Уже в следующий момент из ниоткуда появлялась худая высокая фигура со скрещенными руками, которая плечом подвигала конкурента. Что примечательно, изгнанный брадобрей предпочитал не спорить. Вероятно, этот суровый, пугающе суровый человек был здесь на особом счету.
Потратив, как мы уже говорили ранее, несколько минут на пристальное изучение клиента, мрачный брадобрей принимался точить бритву. Очень медленно, тщательно, неумолимо, резкими короткими взмахами. Его рука двигалась с неотвратимостью автомата, никогда не сбиваясь с ритма и всегда делая строго определенное количество движений. Месье Леблан чувствовал, как рубашка начинала неприятно липнуть к спине.
Холодные руки ложились на щёки месье Леблана, выверяя положение его головы, а в глаза ему упирался немигающий взор тёмных очей, в уголках которых можно было бы заметить чаинки. Месье Леблан каждый раз их замечал. Испуганный разум всегда концентрируется на странных деталях.
Всякий раз, когда опасная бритва касалась кожи месье Леблана, несчастный вздрагивал всем телом, а его мрачный мучитель играл желваками и недовольно сопел.
Так же медленно и аккуратно, как он точил бритву, мастер водил лезвием по щекам пожилого господина, не пропуская ни единого волоска, не оставляя ни единой лишней щетинки. Он склонялся к самому лицу своей жертвы, ибо зрение у мастера уже давно оставляло желать лучшего.
Месье Леблан же, напротив, с удивлением обнаружил у себя глаза орла и феноменальную зрительную память. За те дни он в мельчайших подробностях рассмотрел и запомнил каждую морщину и каждый волосок взъерошенных бакенбард своего палача.
Когда смертоносная сталь неумолимо скользила к шее месье Леблана, жилистая рука мягко ложилась ему на подбородок и уверенным, сильным, но аккуратным движением запрокидывала его голову. Каждый раз седовласому господину, обливающемуся потом, казалось, что сейчас он почувствует удар бритвы, а вслед за этим волнами накатит боль, благо, последняя в его жизни, ибо уже в следующие секунды месье Леблан будет задыхаться, плюя кровью, обильно бьющей из его растерзанного горла прямо на застиранную рубашку мрачного цирюльника.
Как ни странно, этого не происходило. Бритва продолжала аккуратно скользить по шее месье Леблана под аккомпанемент сопения усердного мастера. Примечательно, что за всё время пожилого господина так ни разу и не порезали. Работал цирюльник всё-таки хорошо.
Но неблагодарный месье Леблан по какой-то необъяснимой причине уже через неделю решил отпустить бороду на русский манер.
Впрочем, от инспектора Жавера его это не спасло.
Однажды несчастный мсье Леблан осознал, что здесь не обойтись без помощи полиции. Он выбежал из дома, радуясь, что в то утро не встретил ни мрачного пекаря, ни печального молочника, ни демонического цирюльника.
Увы, злой рок одинаково довлел над всеми героями этой невероятной истории.
Распахнув дверь кабинета инспектора полиции, к которому его направили в участке, месье Леблан воззрился на впалые щёки, скрытые эксцентричными бакенбардами, тёмные печальные глаза, наполненные чаинками, и мужественно сжатые челюсти, с ужасом осознавая, что инспектор, очевидно, занят здесь только на полставки, потому что в остальное время подрабатывает молочником, пекарем и цирюльником.
Когда Жавер ухмыльнулся и с довольным видом произнёс: «Теперь ты мой», нервы несчастного господина Леблана не выдержали, и представительный буржуа вылетел из проклятого кабинета и помчался к своему дому, теряя на ходу башмаки.
Жавер тогда не стал его преследовать. Иногда можно позволить мыши и побегать. Да и потом, куда мог деться Вальжан, если инспектору было прекрасно известно, где тот живёт?
Глава шестая. Приключения особы, характеризованной нелестными эпитетами
В то утро к инспектору заявился какой-то адвокатишка, который рассказал ему о том, что в лачуге Горбо планируется преступление.
Жавер хорошо знал тот дом. Впрочем, он предпочёл бы забыть о малоприятном казусе, который мы описали читателю в третьей главе.
Вручив молодому человеку два пистолета, инспектор, как настоящий артист, принялся готовиться к выступлению.
Ещё бы, ему предстояла очередная встреча с Вальжаном.
И возможно, не с одним, и не с одним ним. Но мы забегаем вперёд. Остановимся-ка лучше на знаменитой сцене со шляпой, завершение которой Виктор Гюго, к нашему глубочайшему сожалению, описал несколько неточно, так что нам придётся внести некоторые коррективы.
- А ну, подойдите! – раздался чей-то пугающе андрогинный голос, принадлежащий, несомненно, бывшей трактирщице.
Полицейские и постовые в страхе отступили, когда мадам Тенардье сбросила шаль, оставшись в шляпе. Скорчившийся за её спиной муж делал вид, что понятия не имеет, кто эта женщина. Мадам же ожесточённо размахивала булыжником, награждая окружающих её мужчин нелестными эпитетами.
Жавер, усмехнувшись, шагнул вперёд.
- Экий галерник! Ну, папаша, и борода у тебя теперь отросла, потому как в цирюльню и заглянуть боишься…
И он продолжал идти вперёд.
Мадам Тенардье вспомнила все детские и юношеские обиды, когда незнакомцы путали её с молодым человеком из-за немалого роста и широких плеч. Сколько слёз тогда было пролито этой великаншей с ранимой душой, сколько невысказанного страдания таилось за этими глазами?..
Мадам Тенардье шмыгнула носом и с нечеловеческой силой метнула камень в голову Жавера. Камень перелетел через него, ударился о заднюю стену, отбив от нее громадный кусок штукатурки, пересёк всё, к сожалению разъярённой великанши, теперь почти пустое, помещение, ударился об угол, отлетел к боковой стене, опрокинув жаровню с углями и уронив раскалённое долото совсем рядом с привязанным к стулу представительным мсье, срикошетил от очередной стены, покружил по комнате, выбирая жертву, а потом пробил ту перегородку, за которой скрывался один чересчур любопытный молодой адвокат.
В одну минуту Жавер поднялся, отряхнул редингот и очень красиво прислонился к стене, скрестив руки, и внимательно наблюдая за тем, как его подчинённые и помощники вяжут местную преступность.
Видение инспектора, такого изящного и хрупкого, окончательно сломило неповоротливую и грузную мадам Тенардье. Великанша зарыдала в голос:
- Дочки мои, дочки!
Инспектор презрительно скривил губы:
- Думаешь, с тобой будут обращаться как с мэром, тулонский каторжник?! Здесь нет никаких дочек!
Выслушав эту ахинею, мадам Тенардье закатила глаза и упала.
Инспектор с интересом изучил дыру в перегородке, оставленную булыжником, и направился в соседнее помещение, где ранее проживал молодой адвокат.
Жавер вышел оттуда через некоторое время, бледный как полотно, с подрагивающими пальцами, в которых он сжимал два окровавленных пистолета. Некоторое время инспектор стоял, прислонившись к стене, мрачный, тоскливый, погруженный в себя, и методично выковыривал из оружия застрявшие там кусочки мозга, которому, увы, никогда больше не доведётся решать юридические вопросы.
Тем временем полицейские построили бандитов по росту. Жавер ловко оттолкнулся от стены, возвращая себе целиком и полностью вертикальное положение, медленно прошелся перед колонной арестантов с видом изрядно увеличенной копии бывшего «маленького капрала», проводящего смотр войск перед каким-нибудь Аустерлицем.
- Здорово, Вальжан! Здорово, Вальжан! Давно не виделись, Вальжан! Здравия желаю, Вальжан!
Тут Жавер заметил несчастного мсье, который тоскливо сжался в углу, искренне не понимая, чего он боится больше – раскалённого долота или этого странного человека с бакенбардами.
- Отвяжите Вальжана, только держите его покрепче, - приказал Жавер.
Затем он с крайне надменным видом уселся за стол, который чудом уцелел в этой суматохе, извлёк из кармана идеально чистый лист гербовой бумаги и приступил к допросу.
Написав первые строчки, состоящие из одних и тех же выражений (а в случае с инспектором, одного и того же слова), он поднял глаза. За его спиной материализовался Жиль, внимательно изучил написанное, тихо охнул и что-то шепнул Франсуа.
Разумеется, за тем случаем последовала очередная неприятная беседа с мсье префектом, после которой инспектор получил очередное же увольнение с предписанием провести его на природе.
И провёл он его, прямо скажем, с пользой.
Инспектор поймал грибника-браконьера, который специализировался на контрабанде парижских трюфелей в ненавистную Англию.
Жавер с невозмутимым видом выслушал похвалу префекта, внутренне радуясь, что не сказал ему о том, что первоначально принял того подозрительного буржуа, ведущего на поводке свинью, за Вальжана, который отправился откапывать украденные у рабочих Монрейля-сюр-Мер деньги.
Проклятое зрение. Нужно купить с этой премии ещё чая.
Глава седьмая. Шпион и священник не одно и то же
Жавер, крепко-накрепко привязанный к стулу, угрюмо взирал на восставших. И как они умудрились его раскрыть?..
Положение было плачевным. Кругом была толпа народу: студенты, рабочие, мелкие буржуа, чернь, гамены – словом, людишки на любой вкус. А вот Вальжан, увы, не явился. Инспектор был глубоко опечален.
Но тут в помещение вошёл пожилой буржуа, одетый в форму национального гвардейца. Инспектора точно ударило током. Впрочем, он удержался от радостного восклицания, а лишь гордо выпрямился на стуле и бросил Вальжану:
- Я так и знал, что ты придёшь. Каторжник и бунтовщики снюхались. Ну да ничего, мне сейчас как раз вышибут мозги. Можешь прийти и поглазеть. Я приглашаю.
Гвардеец глубоко вздохнул, а потом подошёл к вождю местной революционной ячейки и уточнил, нельзя ли вышибить мозги месье в кепке прямо сейчас и можно ли предоставить это право ему, гвардейцу. Вместо ответа непохожий на Антиноя брюнет молча указал на длинную очередь пожилых национальных гвардейцев, которые мрачно поглядывали на кафе, в котором был заточён столь раздражающий их субъект.
Под шумок пожилому гвардейцу всё же удалось вывести инспектора из зала. Прислонив бедолагу, увлечённо вещающего ему про особенности вышибания мозгов и подбора оружия в соответствии с общественным положением, к стене, пожилой господин некоторое время слушал эти излияния, а потом молча развернул инспектора к себе спиной и освободил его от верёвок. Жавер было попытался возразить, но форма гвардейца недаром так ладно сидела на могучих плечах этого месье. Задав инспектору начальное ускорение, буржуа возвратился к своим революционным обязанностям.
Господин префект глубоко вздохнул, глядя на своего проблемного подчинённого.
- И как же вам удалось сбежать с баррикады, инспектор?
- Меня отпустили, сэр.
- А, ну конечно же, отпустили. Охотно верю. И даже подозреваю, что это был именно Вальжан. Кто ещё мог отпустить нашего инспектора?
Лицо инспектора не выражало ничего. Благо, он стоял достаточно далеко от господина префекта, и тот не мог заметить, как впалые щёки слегка вспыхнули.
Господин префект в очередной раз глубоко вздохнул. Сколько лет он уже знал инспектора? Трудно было даже подсчитать. И ведь как профессионал тот был хорош. Упорный, самоотверженный, всегда доводящий дело до конца. Все, кроме одного, чёртового дела, на которое инспектор торжественно обещал положить всю свою жизнь.
Чего не хватало этой мятежной душе? Какого чёрта ему нужно было бегать по городу с пламенем в глазах? Зачем ему нужно было стараться стать безупречным? Почему он не пил с сослуживцами? Почему он всячески избегал обывательских радостей?
Господин префект был по-своему хорошим человеком, отметим это, ведь именно он терпел инспектора всё это время, даже не предполагая выгнать того со службы и поместить в ближайшую богадельню. Но мы вынуждены с прискорбием сообщить, что в плане тонкости душевной организации он, как ни парадоксально, сильно отставал от инспектора. Именно эта разница и направила его мысль, пытающуюся истолковать поведение Жавера, по совершенно неверному, но абсолютно понятному господину префекту пути.
Если человек несколько нервозен, то у обывателя есть этому лишь одно объяснение.
- Инспектор, а возьмите-ка вы увольнение на пару деньков, да сходите в ближайшее заведение и проведите там время с пользой. Это приказ.
Жавер побледнел.
- Господин префект, извините, но я вынужден ослушаться. Такое впервые в моей жизни. Боюсь, посещение означенного заведения является недостойным поведением для служителя закона. С сожалением вынужден признать, что выполнение вашего приказа не представляется возможным в рамках соответствия общественной морали.
Господин префект удивлённо посмотрел на инспектора, а потом фыркнул.
- Ну что же, дело ваше, инспектор. Хотя и зря отказываетесь. В крайнем случае, могли бы представить вместо девки этого вашего… тулонского каторжника или как его там…
Жавер сдержанно поклонился и медленно вышел из кабинета префекта, игнорируя стоящих у двери Жиля и Франсуа, старательно сдерживающих смешки.
Глава восьмая. О том, как опасно давать обещания, находясь в известном состоянии
Этот вечер Жиль и Франсуа провели в кабаке.
Пожалуй, читатель нуждается в объяснении, как именно наши старые знакомые вернулись в эту историю. Дело в том, что они никуда толком-то и не уходили. Как только инспектор Жавер получил перевод в Париж, он поспособствовал тому, чтобы перевели и этих двоих. В конце концов, лучше иметь под рукой уже знакомых и проверенных людей.
Сейчас же эти знакомые и проверенные люди старательно напивались, отпуская грубые и не очень шуточки по поводу произошедшего днём.
Жиль вдохновенно обрисовывал картины того, как инспектор всё же попадает в означенное заведение, и какие казусы его там ждут. Не будем вдаваться в подробности его речи, лишь отметим, что Жиль был достаточно невысокого мнения о способностях инспектора в этой сфере.
Франсуа же, налегая на бордо и всё больше багровея, с пеной у рта утверждал, что Жавер тот ещё орёл, просто очень порядочная личность, но если бы он всё-таки попал в заведение, то обязательно бы справился с поставленной задачей.
Мы не вправе говорить, кто из них был близок к истине, ибо поставленный вопрос касается, скорее, только и исключительно инспектора лично и находится, несомненно, вне нашей компетенции. Скажем только, что в тот вечер Жиль и Франсуа заключили пари, что Франсуа не сможет написать короткий очерк о «героических» похождениях инспектора.
Всю ночь Франсуа провёл в обнимку с чернильницей, периодически советуясь с женой и черпая вдохновение из сомнительной литературы.
Франсуа встал перед собравшимися коллегами, взял в руки исписанный листок, содержащий в себе плоды его ночного умственного, с позволения сказать, труда, и принялся читать.
Мы выражаем искреннее сожаление по поводу того, что вынуждены привести здесь этот низкопробный, безвкусный и не имеющий никакой реальной подоплёки текст. И лишь нижайше просим читателя проявить снисхождение к писательскому таланту Франсуа, ведь этот относительно честный полицейский впервые столкнулся с такой серьёзной задачей. Несчастный всерьёз полагал, что может написать достаточно компрометирующую сцену так, чтобы польстить по крайней мере одному из фигурантов.
Итак, под свист и радостное улюлюканье он читал:
«… инспектор зашёл в бордель и привычно окинул обстановку орлиным взором своих больших чёрных глаз. Увидевшие его жрицы любви кинулись к высокому мужчине, наперебой предлагая свои услуги. Между некоторыми из них даже завязалась драка. Летели волосы, выбивались зубы. Одна из девушек даже смогла повергнуть наземь свою конкурентку и теперь яростно топтала её ногами.
Инспектор протянул свою сильную руку и взял бунтарку за корсет.
Они поднялись в одну из комнат.
Там девушка подняла на него свои огромные заплаканные глаза. Он отвёл тёмные глаза и сухо сказал: «Повернись»
Девушка всхлипнула и приготовилась к самому ужасному. Но этого не произошло. Она почувствовала, как его холодные руки аккуратно и уверенно расстёгивают её корсет.
Когда с ним было покончено, эти же руки мягко легли на её плечи и продолжили своё движение вперёд, пропуская её торчащие соски между пальцами. Спиной девушка ощутила, как к её коже прикасаются холодные пуговицы его редингота.
Она забыла о времени, так восхитительно нежны и прохладны были его руки с неровно обкусанными ногтями. Иногда она даже чувствовала на своём плече бакенбарды и ткань цилиндра.
Он покрывал её шею и ключицы бережными поцелуями своих шершавых, но неожиданно нежных губ. Девушка чувствовала, как жар разливается по её телу, с каждым ударом пульса стекая всё ниже и ниже, к пышным бёдрам, заставляя её изгибаться в сладкой истоме, желая уже чего-то большего.
Но мужчина не спешил, он ласкал её своими худыми пальцами и прокладывал на её теле дорожки из поцелуев, щекоча бакенбардами.
И всё это, даже не расстегнув и редингота.
Наконец, когда страсть уже переполняла девушку, она развернулась к нему, взяла за бакенбарды и пылким поцелуем впилась в тонкие губы мужчины.
Её бедро почувствовало, как в него упёрлась дубинка инспектора. Девушка, не прерывая поцелуя, принялась расстёгивать блестящие металлические пуговицы чёрного редингота, мысленно ругаясь, что их так много.
Когда же ей удалось раздвинуть его полы, зрелище, представшее перед её взором, было настолько впечатляющим, что даже видавшая многое жрица любви восхищённо присвистнула и потянулась рукой, стремясь прикоснуться к идолу.
Инспектор усмехнулся и медленно опустился на ложе, увлекая девушку за собой…»
Не будем приводить некоторые участки текста. Впрочем, читатель сам сможет составить впечатление об их содержании и качестве, если мы упомянем, что слушатели Франсуа смеялись до слёз, периодически повторяя особо понравившиеся выражения. Как в тот день словарный запас полицейского участка обогатился высокохудожественными оборотами типа «он хотел не только взять, но и дать», «напряженные мужские ягодицы», «заинтересованно скосив глаза» и, конечно же, хитом всех времён и народов «вдалбливаясь».
Довольный эффектом, Франсуа легкомысленно продолжил, даже не подозревая, какую ошибку сейчас совершает:
«… когда инспектор смог восстановить дыхание, то мягко развернул к себе девушку. Он заглянул в её раскрасневшееся лицо и безошибочно опознал в нём …»
Франсуа сделал драматическую паузу.
«… лицо тулонского каторжника Вальжана»
Шутка полностью соответствовала вкусам аудитории. Все смеялись, рыдали, кивали головами, стучали себя по коленкам. Одним словом, рассказ понравился слушателям.
Всем, кроме одного сурового, угрожающе сурового человека, который стоял в углу, мрачно скрестив руки, и смотрел на своего протеже, отличающегося, очевидно, завидной благодарностью.
Франсуа встретился с ним взглядом и замолчал. Вслед за ним замолчали и прочие. В наступившей тишине инспектор медленно и скорбно удалился.
Франсуа бросился за ним следом.
- Инспектор!
Тот остановился.
- Инспектор, я… простите, это просто глупая, нелепая шутка.
Жавер с непередаваемой печалью во взгляде изучал Франсуа. Тому стало окончательно не по себе. Стыд накрывал беднягу с головой.
Как он вообще дошёл до этого? Как он мог так глупо пошутить в конце? Стоило ли обижать того, кому он был многим обязан, только ради одобрения сослуживцев? Глупо, омерзительно. Не смешно.
Как же часто в нашей жизни бывает, что мы совершаем что-то в запале, обуянные диким весельем момента, а потом в результате наших действий кто-то оказывается обижен. О, это чувство стыда, это желание провалиться сквозь землю…
- Месье инспектор, сэр, не знаю, что на меня нашло. Это всё глупый спор. Боже, как это гадко, нелепо, постыдно… Простите меня, месье инспектор, мне не следовало… Моему поступку нет оправдания.
Жавер вздохнул.
- Что заставляет вас думать, что я не понимаю шуток.
Это не было вопросом. Это не было и ответом.
Жавер ушёл, оставив Франсуа одного, пристыженного и желающего вернуться по крайней мере на несколько часов в прошлое, чтобы разорвать и сжечь злосчастный текст.
Глава девятая. Череда совпадений
Жавер шёл по набережной Сены, погруженный в свои мысли.
Вечер уже плавно перетёк в ночь. Хорошо, что инспектор надел тёплый каррик.
Не хватало ещё больного горла к больным глазам.
Решётка, скрывающая недра парижской канализации от не в меру впечатлительных французских классиков, отворилась, и пред лунным светом предстал месье Тенардье, тащащий волоком какого-то молодого буржуа, пребывающего, судя по всему, в бессознательном состоянии. Бывший трактирщик почувствовал на себе чей-то взгляд.
- Вы кто? – вопросил инспектор.
- Я.
- Кто «я»?
- Тенардье, - ответил месье Тенардье.
- Вальжан, - услышал инспектор.
Жавер положил руки к нему на плечи и вгляделся в лицо трактирщика. Знакомые черты, черты тулонского каторжника, были обращены к инспектору.
Инспектор кивнул и указал тростью на молодого буржуа.
- А этот?
- О, месье инспектор, этого юношу я спас от неминуемой смерти. Теперь же молодого господина необходимо препоручить заботам его родных.
Жавер кивнул.
Звучало правдоподобно. Каторжник пытался спасти буржуа. Вот что бывает на белом свете.
Они вновь сели в фиакр.
- Я знаю, куда вам теперь, - хмуро сообщил Жавер.
Тенардье вопросительно на него посмотрел.
- Да, да-а, Вальжан, я знаю. Улица Вооруженного человека, дом семь.
Тенардье предпочёл не спорить. Именно этот дом они вместе с товарищами планировали ограбить в эту ночь.
- Спасибо, месье инспектор.
- Ступайте, попрощайтесь со своей девчонкой, - бросил Жавер, погруженный в свои мысли, - я подожду здесь.
Тенардье направился к дому, задумчиво теребя бороду. Через некоторое время он обернулся.
Жавер ушёл. На залитой лунным светом улице не было никого.
Месье Тенардье пожал плечами и взялся за лом.
Глава десятая. Valjean.
На утро Жавер уже отчитывался перед господином префектом. Он доложил ему обо всём. Даже о встреченном ночью Вальжане. Префект долго выслушивал его, кивал, глядя в окно. Инспектор аккуратно закончил свой рассказ, используя только самые приличествующие этому выражения, вследствие чего его речь являла собой прямо-таки образчик канцелярского слога.
Господин префект кивнул в последний раз и повернулся к инспектору.
Жавер с ужасом узнал это лицо. Лицо тулонского каторжника. Краски стали меркнуть.
Возможно ли такое? Он помнил, что Вальжан был мэром, но в каторжника-мэра он ещё мог поверить. Пульс всё более и более гулко стучал в висках.
Какое-то время Вальжан был садовником в монастыре. Это тоже звучало убедительно. Воздуха перестало хватать.
Затем он выдавал себя за почтенного буржуа, но Жавер и тут его раскусил.
Преступность может засесть в магистрате, играя документами и чинами, она может таиться в монастыре, многократно предавая религию и расхищая церковное имущество, она может проживать на респектабельной улице, чинно вышагивая и корча надменную рожу.
Но никогда, никогда, чёрт возьми, она не проникала в полицию. Сама мысль об этом казалась Жаверу дикой, нелепой. Преступной. Дрожащие пальцы правой руки легли на грудь и судорожно сжали ткань каррика.
Господин префект нахмурился.
- Инспектор, вам дурно?
Жавер, спотыкаясь, выбежал из префектуры, уже ничего не видя перед собой, двигаясь наощупь, снося худыми плечами косяки, ведя по стенам внезапно онемевшей левой рукой.
Едва зрение вернулось, яркий свет ослепил его.
Когда же прошло и это, инспектор понял, что вновь оказался у реки. Прислонившись к парапету и тяжело дыша, он осознал, что мир окончательно сошёл с ума.
По набережной Сены прогуливались вальжаны. Одни из них были старше, другие – моложе. Некоторые из вальжанов были женщинами, некоторые – детьми. Они ходили, держа друг друга под ручку, играли друг с другом в мяч.
Хватая ртом воздух, которого становилось всё меньше и меньше (ещё бы, кругом столько вальжанов, и все дышат!) и всё крепче сжимая ткань, инспектор видел, как маленький вальжан подёргал вальжана в платье за подол, а вальжан с бородой дал ему монетку. После этого малыш, гремя кандалами, звон которых отдавался в висках инспектора, вприпрыжку понёсся к вальжану с лотком и купил у того какую-то сласть.
Вальжаны сидели на скамейках и читали свежие выпуски «Монитёра», в которых содержались заметки об утопших при попытке побега вальжанах.
Вальжаны просили милостыню у вальжанов.
Вальжаны заполонили собой всё.
Не выдержав этого зрелища, инспектор неловко отвернулся, схватившись за парапет уже ничего не чувствовавшей рукой.
В зеленовато-коричневых, цвета чая, водах Сены было его отражение.
И оно имело лицо тулонского каторжника.
В стремительно опускающейся темноте он силился ещё хоть что-то разглядеть.
Проклятое зрение.
@темы: Les Miserables
Название: Hamsters
Автор: fandom Les Miserables 2014
Бета: fandom Les Miserables 2014
Размер: драббл, 830 слов
Пейринг/Персонажи: Вальжан, Жавер, 2 ОМП, месье Мадлен
Категория: джен
Жанр: dark hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: О жизни в замкнутых пространствах и человеческом сочувствии. А также о последствиях.
Для голосования: #. fandom Les Miserables 2014 – "Hamsters"
читать дальше1796
— Кто этот заключённый?
— 24601, месье.
— Имя?
— Вальжан, месье.
Темноокий красавец кивнул и скорбно удалился вверх по лестнице. Охранники переглянулись и пожали плечами. Некоторым людям достаются странные начальники.
1801
— Кто этот заключённый?
— Вальжан, месье.
— Нет, этот.
— Вальжан, месье.
— Но...
— Вальжан, Вальжан, — энергично закивали охранники.
— Странно, я помню его совсем другим, — несколько растерянно пробормотал инспектор.
— Люди меняются, месье инспектор, — Франсуа напряженно улыбнулся.
— Люди не меняются, — раздраженно бросил инспектор.
— Месье инспектор, если позволите. Не знаю, вправе ли я...
— Ну?
— Вы часто работаете по ночам, месье.
— И?
— Не хочу показаться дерзким, но я слышал, что это не слишком полезно для глаз. При всём уважении, месье.
Инспектор вздохнул и продолжил обход.
— Жиль, мне кажется, он догадался.
— Убеждение — великая сила, Франсуа.
— Зря ты с ним так.
— А что нам ещё остаётся делать?
— Сказать ему правду. Ну, погрустит немного, — Франсуа пожал плечами.
— Ага, конечно. Погрустит. Попереживает. Похандрит. Потоскует. Помрёт. Ты помнишь, как в прошлый раз он две недели к еде не притрагивался, когда какой-то идиот сообщил ему, что Вальжан умер?
— Но ведь тот и правда умер.
— Давай, ори об этом громче, кретин.
— Слушай, Жиль, но каторжники умирают. И часто. По разным причинам. Вальжана застрелили во время попытки побега. Такое случается. Зачем весь этот цирк?
— Не твоего ума дело.
1815
Инспектор прищурился, глядя вниз.
— Да, это Вальжан, — радостно заявил Жиль и неопределенно махнул рукой в сторону каторжников.
— Я вижу, — заметил инспектор.
Когда худая фигура скрылась за поворотом, Франсуа повернулся к Жилю.
— Ты уверен в том, что делаешь?
— Ага, — на честном и открытом лице охранника появилось самодовольное выражение.
— Жиль, ты знаешь, сколько чая он теперь изводит, потому что "лечит глаза"?
— Это для его же блага.
— Жиль, мне это не нравится.
— Мы не смогли найти его, месье инспектор.
— Утонул?
— Никак нет, месье. На берегу следы. Много следов. Мокрых. Он бежал. Несомненно бежал, месье, - Франсуа выглядел весьма напуганным.
Инспектор кивнул, погруженный в свои мысли. Франсуа выдохнул.
— Можете идти. Оба.
— Франсуа, я не ожидал от тебя...
— Ты видел его лицо?
— Когда?
— Когда тот идиот сорвался. Я думал, он там прямо на стене богу душу отдаст.
— Теперь понимаешь?
— Понимаю. Хорошо, что всё закончилось. 4 "вальжана" за 19 лет, подумать только.
— Ага. Забавно получилось. Один надорвался, двоих застрелили, последний утонул. Слушай, Франсуа, а представляешь, если бы это действительно был один и тот же мужик?
— Ну-ка?
— Ну Вальжан, который просидел бы тут 19 лет. Сильный такой, камни поднимал, людей спасал...
— Ага, и 4 раза пытался бежать.
— Да-да-да, 4 раза. Причем, последний раз уходил по дну!
— Спасибо, хоть не по воде.
— 4 раза, а... чёрт, до меня только сейчас дошло.
— Что таких идиотов не существует?
— Ага. И как это месье инспектор поверил?
— Потому что такие идиоты существуют.
— Да ладно тебе, он не так уж плох. Просто верит в сказки.
— Кстати о сказках. Предлагаю развить. Представляешь, вот лет через 8 нашего инспектора переводят в какой-нибудь городок, приходит он знакомиться с мэром. А это Вальжан!
— О боже.
— Ну инспектор его, конечно же, героически разоблачает и беднягу опять отправляют на каторгу, а месье инспектора переводят... в Париж!
— А почему в Париж?
— Ну а куда ж его ещё?.. Так вот, работает наш инспектор в Париже ещё лет 10. Всё у него хорошо. А потом он сидит как-то в Люксембургском саду, читает книжку. И тут р-р-раз, перед ним проходит... Вальжан!
— Смешно. Но если честно, это одна из самых бредовых историй, что я когда-либо слышал.
— А вот инспектор обязательно поверил бы в такое, — Франсуа напустил на себя обиженный вид.
— Зато я могу сделать то, чего не может инспектор.
— Это чего такое?
— Угостить выпивкой старого друга!— Жиль хлопнул его по плечу.
1821
Мэр славного городка Монрейль-сюр-Мер, месье Мадлен, нравился всем. Всем, кроме одного угрожающе сурового человека в чёрном рединготе. Каждый раз, когда месье мэр проходил мимо, суровый человек приоткрывал рот и усердно щурился. Этого человека звали Жавер (хотя, на самом деле, чаще всего его звали "месье инспектор"), и он работал в полиции.
Однажды в городе произошло несчастье. Старика придавило телегой. Жавера рядом вовремя не оказалось, и послать за рычагом было некому. Пришлось ждать месье Мадлена. Вслед за месье мэром подоспел и подозрительно щурящийся месье инспектор.
Месье Мадлен охнул. Инспектор скрестил руки на груди и, не переставая щуриться на месье мэра, принялся вещать:
— Чтобы поднять телегу, нужна огромная сила. Последний раз я видел человека, обладающего такой силой, на каторге. Да-а.
— Как интересно,— процедил месье мэр, засучивая рукава, — а ну-ка, дорогие сограждане, подсобите-ка. А вы, месье инспектор, если помогать не собираетесь, так хотя бы посторонитесь, чтобы другим не мешать.
— Я сказал им, что опознал в вас Вальжана, — инспектор с крайне несчастным видом стоял перед месье мэром.
— И что они ответили? — в добрых глазах месье Мадлена заиграли озорные огоньки.
— Что я сошел с ума.
— И?
— И они были правы. Потому что потом я опознал Вальжана в некоем Шанматье.
Нижняя губа месье инспектора предательски задрожала, и он вынужден был отвернуться. Месье Мадлен вздохнул:
— Инспектор, вы просто устали. Присядьте, выпейте чаю.
Жавер опустился в кресло и взял чашку, стараясь не глядеть в глаза месье мэру. Месье Мадлен сел напротив и внимательно посмотрел на него.
— Инспектор, а ведь мне действительно знакомо ваше лицо. Мы не встречались раньше?
Автор: fandom Les Miserables 2014
Бета: fandom Les Miserables 2014
Размер: драббл, 830 слов
Пейринг/Персонажи: Вальжан, Жавер, 2 ОМП, месье Мадлен
Категория: джен
Жанр: dark hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: О жизни в замкнутых пространствах и человеческом сочувствии. А также о последствиях.
Для голосования: #. fandom Les Miserables 2014 – "Hamsters"
читать дальше1796
— Кто этот заключённый?
— 24601, месье.
— Имя?
— Вальжан, месье.
Темноокий красавец кивнул и скорбно удалился вверх по лестнице. Охранники переглянулись и пожали плечами. Некоторым людям достаются странные начальники.
1801
— Кто этот заключённый?
— Вальжан, месье.
— Нет, этот.
— Вальжан, месье.
— Но...
— Вальжан, Вальжан, — энергично закивали охранники.
— Странно, я помню его совсем другим, — несколько растерянно пробормотал инспектор.
— Люди меняются, месье инспектор, — Франсуа напряженно улыбнулся.
— Люди не меняются, — раздраженно бросил инспектор.
— Месье инспектор, если позволите. Не знаю, вправе ли я...
— Ну?
— Вы часто работаете по ночам, месье.
— И?
— Не хочу показаться дерзким, но я слышал, что это не слишком полезно для глаз. При всём уважении, месье.
Инспектор вздохнул и продолжил обход.
— Жиль, мне кажется, он догадался.
— Убеждение — великая сила, Франсуа.
— Зря ты с ним так.
— А что нам ещё остаётся делать?
— Сказать ему правду. Ну, погрустит немного, — Франсуа пожал плечами.
— Ага, конечно. Погрустит. Попереживает. Похандрит. Потоскует. Помрёт. Ты помнишь, как в прошлый раз он две недели к еде не притрагивался, когда какой-то идиот сообщил ему, что Вальжан умер?
— Но ведь тот и правда умер.
— Давай, ори об этом громче, кретин.
— Слушай, Жиль, но каторжники умирают. И часто. По разным причинам. Вальжана застрелили во время попытки побега. Такое случается. Зачем весь этот цирк?
— Не твоего ума дело.
1815
Инспектор прищурился, глядя вниз.
— Да, это Вальжан, — радостно заявил Жиль и неопределенно махнул рукой в сторону каторжников.
— Я вижу, — заметил инспектор.
Когда худая фигура скрылась за поворотом, Франсуа повернулся к Жилю.
— Ты уверен в том, что делаешь?
— Ага, — на честном и открытом лице охранника появилось самодовольное выражение.
— Жиль, ты знаешь, сколько чая он теперь изводит, потому что "лечит глаза"?
— Это для его же блага.
— Жиль, мне это не нравится.
— Мы не смогли найти его, месье инспектор.
— Утонул?
— Никак нет, месье. На берегу следы. Много следов. Мокрых. Он бежал. Несомненно бежал, месье, - Франсуа выглядел весьма напуганным.
Инспектор кивнул, погруженный в свои мысли. Франсуа выдохнул.
— Можете идти. Оба.
— Франсуа, я не ожидал от тебя...
— Ты видел его лицо?
— Когда?
— Когда тот идиот сорвался. Я думал, он там прямо на стене богу душу отдаст.
— Теперь понимаешь?
— Понимаю. Хорошо, что всё закончилось. 4 "вальжана" за 19 лет, подумать только.
— Ага. Забавно получилось. Один надорвался, двоих застрелили, последний утонул. Слушай, Франсуа, а представляешь, если бы это действительно был один и тот же мужик?
— Ну-ка?
— Ну Вальжан, который просидел бы тут 19 лет. Сильный такой, камни поднимал, людей спасал...
— Ага, и 4 раза пытался бежать.
— Да-да-да, 4 раза. Причем, последний раз уходил по дну!
— Спасибо, хоть не по воде.
— 4 раза, а... чёрт, до меня только сейчас дошло.
— Что таких идиотов не существует?
— Ага. И как это месье инспектор поверил?
— Потому что такие идиоты существуют.
— Да ладно тебе, он не так уж плох. Просто верит в сказки.
— Кстати о сказках. Предлагаю развить. Представляешь, вот лет через 8 нашего инспектора переводят в какой-нибудь городок, приходит он знакомиться с мэром. А это Вальжан!
— О боже.
— Ну инспектор его, конечно же, героически разоблачает и беднягу опять отправляют на каторгу, а месье инспектора переводят... в Париж!
— А почему в Париж?
— Ну а куда ж его ещё?.. Так вот, работает наш инспектор в Париже ещё лет 10. Всё у него хорошо. А потом он сидит как-то в Люксембургском саду, читает книжку. И тут р-р-раз, перед ним проходит... Вальжан!
— Смешно. Но если честно, это одна из самых бредовых историй, что я когда-либо слышал.
— А вот инспектор обязательно поверил бы в такое, — Франсуа напустил на себя обиженный вид.
— Зато я могу сделать то, чего не может инспектор.
— Это чего такое?
— Угостить выпивкой старого друга!— Жиль хлопнул его по плечу.
1821
Мэр славного городка Монрейль-сюр-Мер, месье Мадлен, нравился всем. Всем, кроме одного угрожающе сурового человека в чёрном рединготе. Каждый раз, когда месье мэр проходил мимо, суровый человек приоткрывал рот и усердно щурился. Этого человека звали Жавер (хотя, на самом деле, чаще всего его звали "месье инспектор"), и он работал в полиции.
Однажды в городе произошло несчастье. Старика придавило телегой. Жавера рядом вовремя не оказалось, и послать за рычагом было некому. Пришлось ждать месье Мадлена. Вслед за месье мэром подоспел и подозрительно щурящийся месье инспектор.
Месье Мадлен охнул. Инспектор скрестил руки на груди и, не переставая щуриться на месье мэра, принялся вещать:
— Чтобы поднять телегу, нужна огромная сила. Последний раз я видел человека, обладающего такой силой, на каторге. Да-а.
— Как интересно,— процедил месье мэр, засучивая рукава, — а ну-ка, дорогие сограждане, подсобите-ка. А вы, месье инспектор, если помогать не собираетесь, так хотя бы посторонитесь, чтобы другим не мешать.
— Я сказал им, что опознал в вас Вальжана, — инспектор с крайне несчастным видом стоял перед месье мэром.
— И что они ответили? — в добрых глазах месье Мадлена заиграли озорные огоньки.
— Что я сошел с ума.
— И?
— И они были правы. Потому что потом я опознал Вальжана в некоем Шанматье.
Нижняя губа месье инспектора предательски задрожала, и он вынужден был отвернуться. Месье Мадлен вздохнул:
— Инспектор, вы просто устали. Присядьте, выпейте чаю.
Жавер опустился в кресло и взял чашку, стараясь не глядеть в глаза месье мэру. Месье Мадлен сел напротив и внимательно посмотрел на него.
— Инспектор, а ведь мне действительно знакомо ваше лицо. Мы не встречались раньше?
@темы: Les Miserables
Название: Искусство требует
Автор: fandom Les Miserables 2014
Бета: fandom Les Miserables 2014
Размер: драббл, 485 слов
Персонажи: Жан Вальжан, Виктор Гюго
Категория: джен
Жанр: стёб
Рейтинг: G
Предупреждения: все принадлежит Гюго
Краткое содержание: Виктор Гюго куёт мессию
Для голосования: #. fandom Les Miserables 2014 - "Искусство требует"
читать дальше- Ах ты, сволочь ты каторжная, - в сердцах бросил великий француз, наградив сидящего перед ним бывшего мэра укоризненным взглядом. Провинившийся, каковым упорно видел его автор, восседал на стуле гордо, даже несколько вызывающе. Гюго горестно вздохнул, подумав, что мог бы уже часа два в своё удовольствие читать письма Джульетты Друэ, не будь его главный герой таким эгоистом. Подбоченясь, певец революции выдал очередной пассаж:
- Нет, вы только посмотрите на него! Где твоё хвалёное благородство?! Где твой идеализм, с которым ты везде суёшься?! Куда ты подевал любовь ко всему живому, подлец?!
- Но я люблю всё живое...
Защитник соборов заломил руки:
- Меня ты не любишь, своего родителя!
- Месье Гюго...
- Меня не перебивают! Подумать только! Главный герой... да не просто главный герой, а Главный Герой Величайшего Романа Всех Времён. Знаешь, сколько я факты подтасовывал, чтобы ты у меня не каким-нибудь Марти-Сью был, а Мессией?! Думаешь, это так легко, да? Посмотри на меня: я весь поседел, я ночами не спал, всё роман писал. Вон какие круги под глазами. А от тебя, неблагодарного, требуется самая малость напоследок. Так нет же, проснулся эгоизм!
- Погодите, так вам нужен Мессия?
- А, ты только сейчас своими мозгами каторжными доворочал?
- Ну и сделали бы мессию из вашего Жавера. Благородство, идеализм, вера в какое-то своё добро, способность останавливать пули взглядом...
- Прекрати ёрничать, негодяй. Кстати, заметь, когда я приказал инспектору утопиться, он сделал это без малейших промедлений.
- Чем же не мессия?
- Ох, Вальжан, ну право же, какой с него мессия? В лучшем случае, законопослушный дурак.
- Хорошо. А как же Анжольрас, Эпонина, тот же Мабеф?
- Ты мне зубы не заговаривай! Я несколько десятилетий создавал тебя, хрестоматийного мессию...
- Не продолжайте, мессир. Я Жан Вальжан, бывший каторжник-мэр-садовник, прошёл трудный путь от редкостного идиота до святого. Благородный идеалист, верящий в добро и искренне любящий ближних и не очень. Всю жизнь я всем помогал, спасал детей, выращивал розы и Козетту, поддерживал слабых и бедных. Я всегда решал дело миром, что при моей физической силе, как вы понимаете, достаточно сложно. Я даже довёл своего архиврага до самоубийства, предварительно уничтожив морально. Месье Гюго, я сделал всё, что от меня требуется.
- Не всё. Осталось самопожертвование.
- Во имя чего? За мной больше никто не охотится, я живу тихой жизнью, Козетта замужем за достойным человеком. Почему я не могу провести остаток жизни тихо и мирно? Видит Бог, я это заслужил! Самопожертвование здесь алогично.
- А я напишу, что после свадьбы Козетты тебя накрыла депрессия.
- Депрессия в 19 веке? Да и с чего бы? Козетта замужем за бароном. Я помню, конечно, что вы писали Мариуса с себя... но в этом случае в депрессию должна впасть уже Козетта...
- Разговорчики! И вообще, что я с тобой цацкаюсь?!
- Месье Гюго, не позорьтесь, прошу. У вас и так уйма народу перемерла, а некоторые из них даже совершили пресловутое самопожертвование. Вы повторяетесь.
- Решено. Так и напишу. Депрессия, самоотречение, сгорел как свечка. Могила с красивой и мудрой эпитафией...
- Предсмертную речь страниц на двадцать забыли.
- О, спасибо. Чем я не Верди?
- Господи, за что?..
- Молчи, дурак. Искусство требует жертв.
Автор: fandom Les Miserables 2014
Бета: fandom Les Miserables 2014
Размер: драббл, 485 слов
Персонажи: Жан Вальжан, Виктор Гюго
Категория: джен
Жанр: стёб
Рейтинг: G
Предупреждения: все принадлежит Гюго
Краткое содержание: Виктор Гюго куёт мессию
Для голосования: #. fandom Les Miserables 2014 - "Искусство требует"
читать дальше- Ах ты, сволочь ты каторжная, - в сердцах бросил великий француз, наградив сидящего перед ним бывшего мэра укоризненным взглядом. Провинившийся, каковым упорно видел его автор, восседал на стуле гордо, даже несколько вызывающе. Гюго горестно вздохнул, подумав, что мог бы уже часа два в своё удовольствие читать письма Джульетты Друэ, не будь его главный герой таким эгоистом. Подбоченясь, певец революции выдал очередной пассаж:
- Нет, вы только посмотрите на него! Где твоё хвалёное благородство?! Где твой идеализм, с которым ты везде суёшься?! Куда ты подевал любовь ко всему живому, подлец?!
- Но я люблю всё живое...
Защитник соборов заломил руки:
- Меня ты не любишь, своего родителя!
- Месье Гюго...
- Меня не перебивают! Подумать только! Главный герой... да не просто главный герой, а Главный Герой Величайшего Романа Всех Времён. Знаешь, сколько я факты подтасовывал, чтобы ты у меня не каким-нибудь Марти-Сью был, а Мессией?! Думаешь, это так легко, да? Посмотри на меня: я весь поседел, я ночами не спал, всё роман писал. Вон какие круги под глазами. А от тебя, неблагодарного, требуется самая малость напоследок. Так нет же, проснулся эгоизм!
- Погодите, так вам нужен Мессия?
- А, ты только сейчас своими мозгами каторжными доворочал?
- Ну и сделали бы мессию из вашего Жавера. Благородство, идеализм, вера в какое-то своё добро, способность останавливать пули взглядом...
- Прекрати ёрничать, негодяй. Кстати, заметь, когда я приказал инспектору утопиться, он сделал это без малейших промедлений.
- Чем же не мессия?
- Ох, Вальжан, ну право же, какой с него мессия? В лучшем случае, законопослушный дурак.
- Хорошо. А как же Анжольрас, Эпонина, тот же Мабеф?
- Ты мне зубы не заговаривай! Я несколько десятилетий создавал тебя, хрестоматийного мессию...
- Не продолжайте, мессир. Я Жан Вальжан, бывший каторжник-мэр-садовник, прошёл трудный путь от редкостного идиота до святого. Благородный идеалист, верящий в добро и искренне любящий ближних и не очень. Всю жизнь я всем помогал, спасал детей, выращивал розы и Козетту, поддерживал слабых и бедных. Я всегда решал дело миром, что при моей физической силе, как вы понимаете, достаточно сложно. Я даже довёл своего архиврага до самоубийства, предварительно уничтожив морально. Месье Гюго, я сделал всё, что от меня требуется.
- Не всё. Осталось самопожертвование.
- Во имя чего? За мной больше никто не охотится, я живу тихой жизнью, Козетта замужем за достойным человеком. Почему я не могу провести остаток жизни тихо и мирно? Видит Бог, я это заслужил! Самопожертвование здесь алогично.
- А я напишу, что после свадьбы Козетты тебя накрыла депрессия.
- Депрессия в 19 веке? Да и с чего бы? Козетта замужем за бароном. Я помню, конечно, что вы писали Мариуса с себя... но в этом случае в депрессию должна впасть уже Козетта...
- Разговорчики! И вообще, что я с тобой цацкаюсь?!
- Месье Гюго, не позорьтесь, прошу. У вас и так уйма народу перемерла, а некоторые из них даже совершили пресловутое самопожертвование. Вы повторяетесь.
- Решено. Так и напишу. Депрессия, самоотречение, сгорел как свечка. Могила с красивой и мудрой эпитафией...
- Предсмертную речь страниц на двадцать забыли.
- О, спасибо. Чем я не Верди?
- Господи, за что?..
- Молчи, дурак. Искусство требует жертв.
@темы: Les Miserables
Письмо Вальжана Жаверу (Табакерка_с_Позолотой)
читать дальшеЯ к вам пишу - чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь я знаю, в вашей воле
Меня арестом наказать.
Но вы, к Фантин несчастной доле
Хоть каплю жалости храня
Дадите ровно мне три дня.
Сначала мне молчать хотелось
Поверьте, моего лица
Вы не узнали б никогда
Коль Шанматье бы не имелось -
В тюрьме безвинного раба...
Но видно - то моя судьба!
Чтоб только каяться мне вечно,
Вам слово молвить, а потом,
Все думать, думать об одном:
Как снова избежать бы встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в Монрейле все вам скучно
А мы...ничем мы не блестим,
И вам не рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья,
Я б никогда не вспомнил вас,
Не знал бы горького мученья.
Души потерянной волненья
Смирив со временем( как знать?),
По сердцу я нашел бы дело
Творил добро открыто, смело
Раз мэром смог я быстро стать.
О, Мириэль! На этом свете
Я не солгал бы никогда!
То в вышнем суждено совете,
То воля неба - не моя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты мучитель мой...
Ты в сновиденьях мне являлся
Незримый, ты меня уж бил,
Твой волчий глаз за мной следил,
В душе твой голос раздавался
Давно...нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, узнал я сразу
В тебе тулонскую заразу
И в мыслях молвил я: вот он!
Не правда ль? Мы тебя видали:
Когда стегали нас кнутом,
Когда корабль швартовали,
Когда свой срок мы отбывали -
Прекрасно помнишь ты о том.
И в это самое мгновенье,
Не ты ли, страшное виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
И флаг меня тащить заставил?
Не ты ль ко мне конвой приставил,
Слова отчаянья шепнул?
Кто ты, мой ангел ли возмездья,
Иль наказанье за бесчестье:
Мои сомненья разреши.
Быть может это все пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою предстаю,
Лишь об отсрочке умоляю!..
Вообрази, она одна,
Никто ее не понимает,
Дите ее изнемогает
У неродимого крыльца.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи,
Увы, заслуженным укором!
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...
Письмо Жавера к месье Мадлену (Jack Hyde)
читать дальшеМесье ле мэр, донос пред вами,
Что магистрата низший чин
Лишь канцелярскими словами,
Без доказательств и причин
Поклёп возвёл, сковал крамолу,
Префекту настрочил донос,
Лицу при чине, должностному,
Он оскорбление нанёс.
Шпион пред вами: выгоняйте
Со службы подлеца долой!
И доброты не проявляйте –
Дурна она у вас порой.
Я вас подвёл. Значок примите.
Жаверу больше не служить.
Я мэра оскорбил, поймите!
Теперь обязан доложить.
Предвижу всё: вас возмутит
Ищейки подлой преступленье,
И справедливое презренье
Лик благородный исказит.
Чего хочу? с какою целью
Открою душу вам свою?
Какому злобному веселью,
Быть может, повод подаю!
В Монрейле вас впервые встретя,
Черты знакомые приметя,
Глазам поверить я не смел:
Я подозреньям не дал ходу;
Свою почётную работу
Я потерять не захотел.
Я ежедневно видел вас,
Повсюду следовал за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловил с поджатыми губами,
Внимал всем слухам, собирал
Досье на первую персону.
Инспектор следовал закону,
Всё проверял и выжидал.
Потом одно меня смутило…
Грязь, под телегой Фошлеван…
Жавера точно озарило:
Ответ на все вопросы дан!
Его физическая сила,
Его сноровка и прицел,
Тех не исправит и могила,
Кто на скамью галеры сел.
Мэр подволакивает ногу
И узнаёт про Фавероль.
Вальжан, пора тебе в дорогу,
Как иронично всё порой.
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: скромность и покой
Скрывают правду. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан!
Несправедливое деянье
Вы совершили, мэр Мадлен,
Избавили от наказанья
Ту девку, что закон взял в плен.
А мне же дали увольненье.
Во гневе я принял решенье,
Обиды все тотчас припомнил,
Донос префекту написал,
С каретой ранней отослал
И ноздри табаком наполнил.
Когда Париж ответ прислал,
Мне захотелось провалиться,
«Вы идиот?» - префект писал.
Такому надо ведь случиться:
Нашёлся подлинный Вальжан,
Кошпай, Бреве – все подтвердили.
Матье зовётся этот Шан,
Так «Жан» в Оверни говорили.
Теперь в Аррас: на заседанье,
Я вызван в суд в последний раз,
Смиренно дам я показанье
И зал покину в тот же час.
Порой, преследуя злодея,
Я часто повторял себе:
«Давай же, оступись скорее
И покорись своей судьбе,»
Теперь же сам я оступился,
И строгим должен быть Жавер.
В какую дрянь бы превратился
Он, не прими столь строгих мер
К себе, как к всякому другому.
О, повернись всё по-иному,
Я с вами добрым бы не был,
Я случай с девкой не забыл!
Теперь прошу об увольненьи
Инспектора Жавера я.
Содеянное преступленье
Иначе искупить нельзя.
В отставку? Чересчур почётно,
Жавер того не заслужил,
Уволен, прогнан – ясно, чётко,
Пример показан прочим был.
И я прошу: добры не будьте,
Дурная ваша доброта.
Законы общества попрала,
Виновную не наказала,
Вы мэр, молю вас, не забудьте:
Ей правосудье не чета.
О боже, как быть добрым просто!
Быть справедливым – вот в чём честь.
Я провалился, увольняйте,
Выкидывайте, прогоняйте!
Ведь у Жавера руки есть,
И даже некое упорство.
Землицу я пахать пойду,
Работу, даже черновую,
Себе по сердцу я найду.
Да соглашусь и на любую!
Клянусь, что службу не оставлю,
Пока замену не найду,
Всё, что успею, я исправлю,
Но будет сменщик – я уйду.
Что ж, так и быть: Жавер себе
Противиться не в силах боле;
Месье ле мэр, я в вашей воле,
И предаюсь моей судьбе.
Пред нашей встречей был мне сон,
И чую я, что вещий он.
Месье, я видел: из-за вас
Мне будет дорог день и час.
Тащусь повсюду наудачу,
В погоне бесконечной трачу
Гюго отсчитанные дни.
Сколь малочисленны они!
Я знаю: мне дано полвека;
Паршивый срок для человека.
Инспектор должен быть уволен,
Ведь век мой нынче оговорен,
Продлится дольше жизнь моя,
Коль больше вас не встречу я...
читать дальшеЯ к вам пишу - чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь я знаю, в вашей воле
Меня арестом наказать.
Но вы, к Фантин несчастной доле
Хоть каплю жалости храня
Дадите ровно мне три дня.
Сначала мне молчать хотелось
Поверьте, моего лица
Вы не узнали б никогда
Коль Шанматье бы не имелось -
В тюрьме безвинного раба...
Но видно - то моя судьба!
Чтоб только каяться мне вечно,
Вам слово молвить, а потом,
Все думать, думать об одном:
Как снова избежать бы встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в Монрейле все вам скучно
А мы...ничем мы не блестим,
И вам не рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья,
Я б никогда не вспомнил вас,
Не знал бы горького мученья.
Души потерянной волненья
Смирив со временем( как знать?),
По сердцу я нашел бы дело
Творил добро открыто, смело
Раз мэром смог я быстро стать.
О, Мириэль! На этом свете
Я не солгал бы никогда!
То в вышнем суждено совете,
То воля неба - не моя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты мучитель мой...
Ты в сновиденьях мне являлся
Незримый, ты меня уж бил,
Твой волчий глаз за мной следил,
В душе твой голос раздавался
Давно...нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, узнал я сразу
В тебе тулонскую заразу
И в мыслях молвил я: вот он!
Не правда ль? Мы тебя видали:
Когда стегали нас кнутом,
Когда корабль швартовали,
Когда свой срок мы отбывали -
Прекрасно помнишь ты о том.
И в это самое мгновенье,
Не ты ли, страшное виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
И флаг меня тащить заставил?
Не ты ль ко мне конвой приставил,
Слова отчаянья шепнул?
Кто ты, мой ангел ли возмездья,
Иль наказанье за бесчестье:
Мои сомненья разреши.
Быть может это все пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою предстаю,
Лишь об отсрочке умоляю!..
Вообрази, она одна,
Никто ее не понимает,
Дите ее изнемогает
У неродимого крыльца.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи,
Увы, заслуженным укором!
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...
Письмо Жавера к месье Мадлену (Jack Hyde)
читать дальшеМесье ле мэр, донос пред вами,
Что магистрата низший чин
Лишь канцелярскими словами,
Без доказательств и причин
Поклёп возвёл, сковал крамолу,
Префекту настрочил донос,
Лицу при чине, должностному,
Он оскорбление нанёс.
Шпион пред вами: выгоняйте
Со службы подлеца долой!
И доброты не проявляйте –
Дурна она у вас порой.
Я вас подвёл. Значок примите.
Жаверу больше не служить.
Я мэра оскорбил, поймите!
Теперь обязан доложить.
Предвижу всё: вас возмутит
Ищейки подлой преступленье,
И справедливое презренье
Лик благородный исказит.
Чего хочу? с какою целью
Открою душу вам свою?
Какому злобному веселью,
Быть может, повод подаю!
В Монрейле вас впервые встретя,
Черты знакомые приметя,
Глазам поверить я не смел:
Я подозреньям не дал ходу;
Свою почётную работу
Я потерять не захотел.
Я ежедневно видел вас,
Повсюду следовал за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловил с поджатыми губами,
Внимал всем слухам, собирал
Досье на первую персону.
Инспектор следовал закону,
Всё проверял и выжидал.
Потом одно меня смутило…
Грязь, под телегой Фошлеван…
Жавера точно озарило:
Ответ на все вопросы дан!
Его физическая сила,
Его сноровка и прицел,
Тех не исправит и могила,
Кто на скамью галеры сел.
Мэр подволакивает ногу
И узнаёт про Фавероль.
Вальжан, пора тебе в дорогу,
Как иронично всё порой.
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: скромность и покой
Скрывают правду. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан!
Несправедливое деянье
Вы совершили, мэр Мадлен,
Избавили от наказанья
Ту девку, что закон взял в плен.
А мне же дали увольненье.
Во гневе я принял решенье,
Обиды все тотчас припомнил,
Донос префекту написал,
С каретой ранней отослал
И ноздри табаком наполнил.
Когда Париж ответ прислал,
Мне захотелось провалиться,
«Вы идиот?» - префект писал.
Такому надо ведь случиться:
Нашёлся подлинный Вальжан,
Кошпай, Бреве – все подтвердили.
Матье зовётся этот Шан,
Так «Жан» в Оверни говорили.
Теперь в Аррас: на заседанье,
Я вызван в суд в последний раз,
Смиренно дам я показанье
И зал покину в тот же час.
Порой, преследуя злодея,
Я часто повторял себе:
«Давай же, оступись скорее
И покорись своей судьбе,»
Теперь же сам я оступился,
И строгим должен быть Жавер.
В какую дрянь бы превратился
Он, не прими столь строгих мер
К себе, как к всякому другому.
О, повернись всё по-иному,
Я с вами добрым бы не был,
Я случай с девкой не забыл!
Теперь прошу об увольненьи
Инспектора Жавера я.
Содеянное преступленье
Иначе искупить нельзя.
В отставку? Чересчур почётно,
Жавер того не заслужил,
Уволен, прогнан – ясно, чётко,
Пример показан прочим был.
И я прошу: добры не будьте,
Дурная ваша доброта.
Законы общества попрала,
Виновную не наказала,
Вы мэр, молю вас, не забудьте:
Ей правосудье не чета.
О боже, как быть добрым просто!
Быть справедливым – вот в чём честь.
Я провалился, увольняйте,
Выкидывайте, прогоняйте!
Ведь у Жавера руки есть,
И даже некое упорство.
Землицу я пахать пойду,
Работу, даже черновую,
Себе по сердцу я найду.
Да соглашусь и на любую!
Клянусь, что службу не оставлю,
Пока замену не найду,
Всё, что успею, я исправлю,
Но будет сменщик – я уйду.
Что ж, так и быть: Жавер себе
Противиться не в силах боле;
Месье ле мэр, я в вашей воле,
И предаюсь моей судьбе.
Пред нашей встречей был мне сон,
И чую я, что вещий он.
Месье, я видел: из-за вас
Мне будет дорог день и час.
Тащусь повсюду наудачу,
В погоне бесконечной трачу
Гюго отсчитанные дни.
Сколь малочисленны они!
Я знаю: мне дано полвека;
Паршивый срок для человека.
Инспектор должен быть уволен,
Ведь век мой нынче оговорен,
Продлится дольше жизнь моя,
Коль больше вас не встречу я...
@темы: Les Miserables
Название: Valjean: the professional
Автор: Jack Hyde
Персонажи: Вальжан, Жавер, Козетта, Мириэль, Тенардье и др.
Краткое содержание: один всем известный фильм немного напоминает одну всем известную книгу
Основа: книга, фильмы "Отверженные" и "Леон"
Отдельное спасибо Рашу за его меткие замечания и А. Дюма.
ВатерлооПод красивую музыку открывается не менее красивый панорамный вид Виго. Камера долго скользит вдоль единственной улицы этого славного города. Наконец поняв, что больше здесь зрителю показать нечего, создатели ленты пускают во весь экран надпись "VALJEAN".
Гостиница Тенардье. Козетта бесцельно слоняется по двору и периодически прикладывается к табакерке. Из заведения выходят Тенардье и Бове.
Тенардье (испуганно): но я не разбавлял вино!
Бове (кладя ему руку на плечо): послушайте, месье, месяц назад мы дали вам на хранение 100% бордо. А сегодня выясняется, что это вино только на 90%.
Тенардье: понятия не имею, о чем вы.
Бове: месье, если вы продолжите отпираться, мне придется позвать инспектора Жавера. А он очень не любит, когда его отвлекают от прослушивания музыки.
Тенардье (косится на стоящего Жавера): какой музыки?
Бове: я, конечно, понимаю, что у нас не экранизация, а сплошной анахронизм, но плеер ему вручить не смогли даже мы. (ободряясь) Давайте думать, что музыка играет у него в голове.
Тенардье (обречённо): Бетховен?
Бове: Бетховен. Героическая.
Жавер (подходя к Тенардье и принимаясь его увлечённо обнюхивать): У меня пластинка закончилась.
Тенардье цепенеет.
Тенардье: давайте я до завтра найду того, кто вино разбавляет.
Жавер: да уж постарайтесь.
Жавер и Бове уходят. Тенардье в сердцах отвешивает Козетте пинка.
Тенардье: лучше бы воды принесла! Вино нечем разбавлять!
Козетта обиженно шмыгает носом, берёт ведро и отправляется в путь.
Тенардье (вслед): и прекрати нюхать табак!
Комната месье Мадлена, мэра славного города Виго. Господин мэр преувеличенно медленно гладит панталоны, умывается над тазиком и расчесывает волосы. На окне, на самом видном месте, стоит фикус.
Мадлен: надо полить фикус. Принесу-ка водички.
Мадлен берёт фикус и уходит.
Ночь. Лесной родник. Козетта, которая только сейчас добралась до пункта назначения, ставит на землю ведро и достаёт табачок. В кадре появляется мужская рука, берёт ведро. Козетта проворно прячет табакерку.
Мадлен: почему ты прячешь табак?
Козетта: делиться не хочу.
Мадлен пожимает плечами, набирает полное ведро воды, крякнув, ставит его на землю.
Мадлен: это ведро слишком тяжелое для маленькой девочки.
Козетта: мне уже 18.
Мадлен: кто послал тебя за водой?
Козетта: мой отец, господин Тенардье. Месье, скажите, жизнь всегда такое merde или только когда тебя пишет Гюго?
Мадлен: всегда.
Господин мэр перехватывает фикус поудобнее, поднимает ведро и направляется к гостинице. Козетта семенит следом.
Ночь. Гостиница Тенардье. Месье с крайне виноватым видом стоит перед Жавером и Бове.
Тенардье: ... я не смог найти его, человека, разбавлявшего вино. Дайте еще один день. Пожалуйста!
Внезапно распахивается дверь. На пороге Мадлен с ведром, фикусом и Козеттой.
Козетта (радостно): этот господин принёс воду, чтобы разбавить наше вино!
Жавер: та-а-ак.
Тенардье: вот он! Хватайте его!
Месье Мадлен бросает ведро, хватает Козетту, покрепче прижимает к себе фикус и выбегает. Его пытаются безуспешно преследовать Жавер и Бове.
Лес. День. Мадлен, пребывающий в дурном расположении духа, ведёт Козетту за руку. Останавливается.
Мадлен: больше никогда так не делай.
Козетта: окей.
Мадлен: и не говори "окей".
Козетта: окей.
Мадлен: и отвяжись уже от меня. Ещё полдня назад я был мэром. А сейчас?
Козетта: сейчас ты меня украл. Значит, ты за меня в ответе.
Мадлен: окей.
Париж. Много дней спустя. Дом 50/52. Козетта бесцельно слоняется по дому. Замечает домовладелицу.
Домовладелица: милое дитя, твой отец, господин Мадлен, прекрасный человек.
Козетта: на самом деле он не мой отец. Он мой любовник.
Господин Мадлен и Козетта, прихватив фикус, в спешке покидают дом.
Мадлен: Козетта, никогда больше так не делай.
Козетта: окей.
Мадлен: придется сменить фамилию.
Козетта: у одного противного мужика в Виго была фамилия Фошлеван.
Домовладелица, блюдущая нравы, вызывает полицию. Прибывшие ради такого случая Бове и Жавер (в этой организации всегда проблемы с кадрами) пускаются в погоню за месье Фошлеваном. Ночь. Операция спланирована грамотно, преступник почти пойман. Жавер останавливается на Аустерлицком мосту.
Бове: месье инспектор?
Жавер (с довольным видом достает из кармана небольшую серебряную емкость и серебряную же ложечку): какое наслаждение - душить.
Инспектор отправляет в рот пару ложек гашиша и запрокидывает голову.
Бове: инспектор, если мы не поторопимся, преступник уйдёт!
Жавер с отсутствующим видом продолжает смотреть на звёзды.
Париж. Много дней спустя. Монастырь. Козетта бесцельно слоняется по территории. Замечает мать-настоятельницу.
Настоятельница: милое дитя, твой отец, господин Фошлеван, прекрасный человек.
Козетта: на самом деле он не мой отец. Он мой любовник.
Господин Фошлеван и Козетта, прихватив фикус, в спешке покидают монастырь.
Фошлеван: Козетта, никогда больше так не делай.
Козетта: окей.
Фошлеван: придется опять сменить фамилию. Назовусь Лебланом. Очень подходит к ситуации.
Париж. Много лет спустя. Красивый дом с колоннами.
Козетта: папа, а почему ты все время носишь с собой этот фикус?
Леблан: сейчас я тебе расскажу.
Флэшбэк. Вальжана отпускают с каторги. Он добирается до какого-то городка, где безуспешно пытается найти место для ночлега. Добрая, но осторожная жительница указывает на дом епископа.
Столовая монсеньора Мириэля. Вальжан жалуется на жизнь.
Утром полицейские притаскивают Вальжана, который ночью бежал, прихватив с собой столовое серебро.
Мириэль: господа, это серебро подарил ему я. Но почему вы постеснялись взять самое лучшее, скромняга?
Вальжан: подсвечники?
Мириэль: фикус! Я садовод вообще-то.
Полицейские откланиваются и уходят.
Мириэль: да что же вы работать не устроитесь, любезный?
Вальжан: да куда же меня, такого дурака возьмут? Ни образования, ни талантов, да еще и паспорт желтый.
Мириэль: идите в политику. Здесь неподалёку есть небольшой городок, Виго, им как раз требуется мэр. Воровать вы уже умеете, а вот писать придётся научиться.
Вальжан принимается плакать.
Париж. Красивый дом с колоннами. Козетта опасливо продвигается по саду. Видит у решетки красивого юношу. Блондина или брюнета. Подходит ближе.
Мариус: вы - рай.
Месье Леблан из окна дома замечает Козетту и Мариуса. Подбегает и, мрачно покосившись на Мариуса, уводит Козетту.
Леблан: кто это?
Козетта: да ладно тебе, папа. Просто симпатичный парнишка. Мы с ним нюхнули табачку. Только и всего.
Леблан: прекрати нюхать табак, Козетта, а то будешь похожа на инспектора Жавера.
Козетта в ужасе выбрасывает табакерку.
Леблан: и не общайся с тем парнем. (громко) Он похож на извращенца!
Мариус обиженно шмыгает носом и уходит.
Париж. Красивый дом с колоннами. Месье Леблан получает письмо с просьбой о помощи. Спешит по адресу и попадает в лапы к коварному месье Тенардье. Домовладелица вздыхает и вызывает полицию.
Ночь. Париж. Дом 50/52. Полицейские окружают здание.
Жавер: люблю эти минуты затишья перед бурей.
Инспектор достаёт серебряную ложку.
Бове (страдальчески): только не снова!
Дом 50/52. Комната Тенардье. Месье Леблан привязан к стулу. Вокруг разнокалиберные бандиты.
Жавер (внезапно появляясь): любите ли вы Брамса?
Тенардье: что?
Жавер (воодушевляясь): да, вы-то, пожалуй, больше тяготеете к Моцарту. Я его тоже люблю. Но для моей работы слишком лёгкий. Хм... знаете, что?
Мадам поднимает камень.
Тенардье (косясь на свой пистолет): что?
Жавер: попробуйте Бетховена.
Мадам не выдерживает и бросает в инспектора камнем. Жавер пытается увернуться, падает.
Мадам: Бинго!
Жавер поднимается, осматривает редингот, замечает дыру на левом рукаве.
Жавер: Merde! (топает ногой) Вы мне любимый редингот испортили. Я в нём 20 лет ходил. А теперь что?! Придётся покупать каррик!
Инспектор Жавер устраивает кровавую баню. Леблан, чтобы не попасться под горячую руку, выбегает на улицу. Через некоторое время Бове выводит туда же инспектора, приобняв за плечи.
Бове: инспектор, успокойтесь и нюхните табачку.
Жавер: я спокоен.
Жавер уходит куда-то в переулок и достаёт табакерку. Тут его хватает Леблан и тащит к Сене.
Ночь. Париж. Мост Богоматери.
Жавер: почему Вы отпустили меня?
Леблан: однажды, много лет назад, один человек подарил мне фикус.
Жавер: так вы тоже принимаете?
Леблан: нет. С тех пор я совершаю странные поступки (снова хватает Жавера и вместе с ним прыгает в Сену).
Жавер (в полёте): Merde!
День. Монастырская келья.
Мать-настоятельница: мы всегда готовы помочь. Просто расскажи, что с тобой произошло, милая.
Козетта: я познакомилась с классным парнем, бывшим каторжником и бывшим мэром. Потом из-за него утонул полицейский. А мне достался фикус.
Мать-настоятельница: окей.
Козетта выходит во двор и сажает фикус.
Автор: Jack Hyde
Персонажи: Вальжан, Жавер, Козетта, Мириэль, Тенардье и др.
Краткое содержание: один всем известный фильм немного напоминает одну всем известную книгу
Основа: книга, фильмы "Отверженные" и "Леон"
Отдельное спасибо Рашу за его меткие замечания и А. Дюма.
ВатерлооПод красивую музыку открывается не менее красивый панорамный вид Виго. Камера долго скользит вдоль единственной улицы этого славного города. Наконец поняв, что больше здесь зрителю показать нечего, создатели ленты пускают во весь экран надпись "VALJEAN".
Гостиница Тенардье. Козетта бесцельно слоняется по двору и периодически прикладывается к табакерке. Из заведения выходят Тенардье и Бове.
Тенардье (испуганно): но я не разбавлял вино!
Бове (кладя ему руку на плечо): послушайте, месье, месяц назад мы дали вам на хранение 100% бордо. А сегодня выясняется, что это вино только на 90%.
Тенардье: понятия не имею, о чем вы.
Бове: месье, если вы продолжите отпираться, мне придется позвать инспектора Жавера. А он очень не любит, когда его отвлекают от прослушивания музыки.
Тенардье (косится на стоящего Жавера): какой музыки?
Бове: я, конечно, понимаю, что у нас не экранизация, а сплошной анахронизм, но плеер ему вручить не смогли даже мы. (ободряясь) Давайте думать, что музыка играет у него в голове.
Тенардье (обречённо): Бетховен?
Бове: Бетховен. Героическая.
Жавер (подходя к Тенардье и принимаясь его увлечённо обнюхивать): У меня пластинка закончилась.
Тенардье цепенеет.
Тенардье: давайте я до завтра найду того, кто вино разбавляет.
Жавер: да уж постарайтесь.
Жавер и Бове уходят. Тенардье в сердцах отвешивает Козетте пинка.
Тенардье: лучше бы воды принесла! Вино нечем разбавлять!
Козетта обиженно шмыгает носом, берёт ведро и отправляется в путь.
Тенардье (вслед): и прекрати нюхать табак!
Комната месье Мадлена, мэра славного города Виго. Господин мэр преувеличенно медленно гладит панталоны, умывается над тазиком и расчесывает волосы. На окне, на самом видном месте, стоит фикус.
Мадлен: надо полить фикус. Принесу-ка водички.
Мадлен берёт фикус и уходит.
Ночь. Лесной родник. Козетта, которая только сейчас добралась до пункта назначения, ставит на землю ведро и достаёт табачок. В кадре появляется мужская рука, берёт ведро. Козетта проворно прячет табакерку.
Мадлен: почему ты прячешь табак?
Козетта: делиться не хочу.
Мадлен пожимает плечами, набирает полное ведро воды, крякнув, ставит его на землю.
Мадлен: это ведро слишком тяжелое для маленькой девочки.
Козетта: мне уже 18.
Мадлен: кто послал тебя за водой?
Козетта: мой отец, господин Тенардье. Месье, скажите, жизнь всегда такое merde или только когда тебя пишет Гюго?
Мадлен: всегда.
Господин мэр перехватывает фикус поудобнее, поднимает ведро и направляется к гостинице. Козетта семенит следом.
Ночь. Гостиница Тенардье. Месье с крайне виноватым видом стоит перед Жавером и Бове.
Тенардье: ... я не смог найти его, человека, разбавлявшего вино. Дайте еще один день. Пожалуйста!
Внезапно распахивается дверь. На пороге Мадлен с ведром, фикусом и Козеттой.
Козетта (радостно): этот господин принёс воду, чтобы разбавить наше вино!
Жавер: та-а-ак.
Тенардье: вот он! Хватайте его!
Месье Мадлен бросает ведро, хватает Козетту, покрепче прижимает к себе фикус и выбегает. Его пытаются безуспешно преследовать Жавер и Бове.
Лес. День. Мадлен, пребывающий в дурном расположении духа, ведёт Козетту за руку. Останавливается.
Мадлен: больше никогда так не делай.
Козетта: окей.
Мадлен: и не говори "окей".
Козетта: окей.
Мадлен: и отвяжись уже от меня. Ещё полдня назад я был мэром. А сейчас?
Козетта: сейчас ты меня украл. Значит, ты за меня в ответе.
Мадлен: окей.
Париж. Много дней спустя. Дом 50/52. Козетта бесцельно слоняется по дому. Замечает домовладелицу.
Домовладелица: милое дитя, твой отец, господин Мадлен, прекрасный человек.
Козетта: на самом деле он не мой отец. Он мой любовник.
Господин Мадлен и Козетта, прихватив фикус, в спешке покидают дом.
Мадлен: Козетта, никогда больше так не делай.
Козетта: окей.
Мадлен: придется сменить фамилию.
Козетта: у одного противного мужика в Виго была фамилия Фошлеван.
Домовладелица, блюдущая нравы, вызывает полицию. Прибывшие ради такого случая Бове и Жавер (в этой организации всегда проблемы с кадрами) пускаются в погоню за месье Фошлеваном. Ночь. Операция спланирована грамотно, преступник почти пойман. Жавер останавливается на Аустерлицком мосту.
Бове: месье инспектор?
Жавер (с довольным видом достает из кармана небольшую серебряную емкость и серебряную же ложечку): какое наслаждение - душить.
Инспектор отправляет в рот пару ложек гашиша и запрокидывает голову.
Бове: инспектор, если мы не поторопимся, преступник уйдёт!
Жавер с отсутствующим видом продолжает смотреть на звёзды.
Париж. Много дней спустя. Монастырь. Козетта бесцельно слоняется по территории. Замечает мать-настоятельницу.
Настоятельница: милое дитя, твой отец, господин Фошлеван, прекрасный человек.
Козетта: на самом деле он не мой отец. Он мой любовник.
Господин Фошлеван и Козетта, прихватив фикус, в спешке покидают монастырь.
Фошлеван: Козетта, никогда больше так не делай.
Козетта: окей.
Фошлеван: придется опять сменить фамилию. Назовусь Лебланом. Очень подходит к ситуации.
Париж. Много лет спустя. Красивый дом с колоннами.
Козетта: папа, а почему ты все время носишь с собой этот фикус?
Леблан: сейчас я тебе расскажу.
Флэшбэк. Вальжана отпускают с каторги. Он добирается до какого-то городка, где безуспешно пытается найти место для ночлега. Добрая, но осторожная жительница указывает на дом епископа.
Столовая монсеньора Мириэля. Вальжан жалуется на жизнь.
Утром полицейские притаскивают Вальжана, который ночью бежал, прихватив с собой столовое серебро.
Мириэль: господа, это серебро подарил ему я. Но почему вы постеснялись взять самое лучшее, скромняга?
Вальжан: подсвечники?
Мириэль: фикус! Я садовод вообще-то.
Полицейские откланиваются и уходят.
Мириэль: да что же вы работать не устроитесь, любезный?
Вальжан: да куда же меня, такого дурака возьмут? Ни образования, ни талантов, да еще и паспорт желтый.
Мириэль: идите в политику. Здесь неподалёку есть небольшой городок, Виго, им как раз требуется мэр. Воровать вы уже умеете, а вот писать придётся научиться.
Вальжан принимается плакать.
Париж. Красивый дом с колоннами. Козетта опасливо продвигается по саду. Видит у решетки красивого юношу. Блондина или брюнета. Подходит ближе.
Мариус: вы - рай.
Месье Леблан из окна дома замечает Козетту и Мариуса. Подбегает и, мрачно покосившись на Мариуса, уводит Козетту.
Леблан: кто это?
Козетта: да ладно тебе, папа. Просто симпатичный парнишка. Мы с ним нюхнули табачку. Только и всего.
Леблан: прекрати нюхать табак, Козетта, а то будешь похожа на инспектора Жавера.
Козетта в ужасе выбрасывает табакерку.
Леблан: и не общайся с тем парнем. (громко) Он похож на извращенца!
Мариус обиженно шмыгает носом и уходит.
Париж. Красивый дом с колоннами. Месье Леблан получает письмо с просьбой о помощи. Спешит по адресу и попадает в лапы к коварному месье Тенардье. Домовладелица вздыхает и вызывает полицию.
Ночь. Париж. Дом 50/52. Полицейские окружают здание.
Жавер: люблю эти минуты затишья перед бурей.
Инспектор достаёт серебряную ложку.
Бове (страдальчески): только не снова!
Дом 50/52. Комната Тенардье. Месье Леблан привязан к стулу. Вокруг разнокалиберные бандиты.
Жавер (внезапно появляясь): любите ли вы Брамса?
Тенардье: что?
Жавер (воодушевляясь): да, вы-то, пожалуй, больше тяготеете к Моцарту. Я его тоже люблю. Но для моей работы слишком лёгкий. Хм... знаете, что?
Мадам поднимает камень.
Тенардье (косясь на свой пистолет): что?
Жавер: попробуйте Бетховена.
Мадам не выдерживает и бросает в инспектора камнем. Жавер пытается увернуться, падает.
Мадам: Бинго!
Жавер поднимается, осматривает редингот, замечает дыру на левом рукаве.
Жавер: Merde! (топает ногой) Вы мне любимый редингот испортили. Я в нём 20 лет ходил. А теперь что?! Придётся покупать каррик!
Инспектор Жавер устраивает кровавую баню. Леблан, чтобы не попасться под горячую руку, выбегает на улицу. Через некоторое время Бове выводит туда же инспектора, приобняв за плечи.
Бове: инспектор, успокойтесь и нюхните табачку.
Жавер: я спокоен.
Жавер уходит куда-то в переулок и достаёт табакерку. Тут его хватает Леблан и тащит к Сене.
Ночь. Париж. Мост Богоматери.
Жавер: почему Вы отпустили меня?
Леблан: однажды, много лет назад, один человек подарил мне фикус.
Жавер: так вы тоже принимаете?
Леблан: нет. С тех пор я совершаю странные поступки (снова хватает Жавера и вместе с ним прыгает в Сену).
Жавер (в полёте): Merde!
День. Монастырская келья.
Мать-настоятельница: мы всегда готовы помочь. Просто расскажи, что с тобой произошло, милая.
Козетта: я познакомилась с классным парнем, бывшим каторжником и бывшим мэром. Потом из-за него утонул полицейский. А мне достался фикус.
Мать-настоятельница: окей.
Козетта выходит во двор и сажает фикус.
@темы: Les Miserables
Инспектор готовится к аресту Вальжана
Долго подбирался к этому фильму. Спешу поделиться восторгом. Всё начинается с
Годы идут. Иван Иванович не меняется. Наконец, он всем надоедает своим пофигизмом, и его отпускают. Размеренным шагом Вальжан доходит до славного города Диня, где совершенно спокойно заявляется в дом к епископу, и с порога бросает ему своё коронное "я бывший каторжник" с интонацией "я ваша тётя из Киева". Естественно, никто ему не верит. А на утро пропадают серебряные приборы и подсвечники во всём Дине.
Годы идут. Иван Иванович не меняется. Только становится мэром. Посчитав, что это как-то слишком жирно, сюжет бросает за ним в погоню инспектора. К сожалению, инспектор Жавер посмотрел на Жана Габена, понял, что такой Вальжан ему не по силам, и от роли отказался. Заменить его вызвался Павел Иванович Чичиков, которого Манилов научил-таки курить. Говорят, всё время съемок настоящий Жавер проболтался где-то с Собакевичем.
Дальнейший сюжет всем известен. Иван Иванович поднимает телегу, Фантину арестовывают за нарушение прав потребителя, инспектор Чичиков пытается уволиться, находится Шанматье.
И вот здесь начинается самое интересное. Даже жаль, что сюжет дальше следует не за Шанматье (а за ним всяко интереснее наблюдать, чем за перманентно уставшим Иваном Ивановичем). Вальжан в очередной раз сообщает, что он тётя из Киева, и ему в очередной раз не верят. Потом, видимо, в зале суда пропадают серебряные чернильницы, и за мэром отправляют инспектора Чичикова.
Тем временем Иван Иванович размеренным шагом возвращается в госпиталь. Там его встречает монашка и уточняет о местонахождении Козетты. И вот тут-то Вальжан впервые демонстрирует нам Габенфейс. Заключается трюк в следующем: нужно одновременно закрыть глаза, поднять брови и поджать губы. Нелишним будет пожать плечами. Возможно, чтобы всё это сработало должным образом, необходимо быть Жаном Габеном.
Иными словами, никакого сожаления Иван Иванович не демонстрирует. Мол, ну не получилось, ну и что с того? Монашка возразить не осмеливается. Возможно, потом, за кадром, она утопилась.
Дальше всё, кажется, идёт прямо по роману. Козетта, совершенно замечательное семейство Тенардье (единственные достойные противники Вальжана), Париж, монастырь, маленький Мариус, отличный Жильнорман.
Годы идут. Иван Иванович не меняется. Козетта и Мариус вырастают. Инспектор Чичиков ищет Вальжана в Люксембургском саду, потому что там светлее. Парижская профессура поднимает революцию, видимо, не дождавшись этого от студентов. Гаврошу исполняется 25. Мариус, услышав, что Эпонина решает умереть, радостно тащит её на баррикаду, которую помогает строить ленивый, непривычный к физической работе инспектор Чичиков. Революционеры замечают это, и привязывают Павла Ивановича к столбу, чтобы он еще чего-нибудь не испортил. Гаврош собирает патроны, но неграмотные солдаты не знают, что ему лет 10-11, и бессовестно его убивают. Чтобы унести ребенка, требуется всего 2 профессора.
Тем временем Иван Иванович размеренным шагом подходит к баррикаде. Профессура откупается от него совершенно бесполезным инспектором Чичиковым. Иван Иванович уводит свою добычу за угол, и разрезает веревку на руках. Такой поворот событий, естественно, удивляет инспектора Чичикова. Вальжан вновь использует Габенфейс, дополнив его словами: "Да Вы вообще редко что-либо понимаете". И удаляется размеренным шагом. Здесь становится по-настоящему жалко Чичикова. Жизнь его к такому не готовила. Павел Иванович убегает и за кадром горько плачет.
Тем временем Иван Иванович размеренным шагом ходит по баррикаде, и ищет Мариуса. Найдя, Вальжан использует его в качестве щита, и ныряет в канализацию. На выходе Ивана Ивановича уже ждёт нервно курящий и окончательно облысевший инспектор Чичиков, который на этот раз позвал подмогу. Вальжана такое количество народу не смущает, и он сразу подходит к инспектору, чтобы заказать такси.
Жильнорман щипает служанок, наши кумовья приносят Мариуса и спешно ретируются. Иван Иванович, имеющий сильное влияние на инспектора Чичикова, требует такси ещё и до своего дома. Мы не виним Павла Ивановича - любой на его месте проявил бы малодушие. Даже канонный инспектор Жавер. Правда, он всё ещё общается с Собакевичем.
У самой двери, в которую Иван Иванович собирался войти размеренным шагом, инспектор Чичиков не выдерживает, и опять-таки задает свой вопрос "почему?". Вальжан снова награждает несчастного Габенфейсом со словами "Мне Вас искренне жаль". Инспектора Чичикова действительно искренне жаль. А Иван Иванович размеренным шагом удаляется домой. Довёл-таки до самоубийства беднягу.
Инспектор Чичиков с потерянным видом идёт к Сене. По пути ему встречается проститутка. В её глазах инспектор читает: "Я ЗНАЮ, что Вы вообще редко что-нибудь понимаете". Инспектор идёт дальше и видит мальчика. Мальчик насмешливо косится на него, потому что тоже знает, что инспектор редко что-нибудь понимает. Даже разбуженный инспектором бомж в курсе. Увидев инспектора, он убегает. Конечно же, чтобы рассказать всему Парижу, что инспектор вообще редко что-нибудь понимает. Не выдержав позора, инспектор Чичиков надевает на себя наручники, делает шаг вперед, и, судя по всему, падает в открытый Тенардье канализационный люк. На секунду кажется, что в люк падает канонный инспектор Жавер.
Идёт время. Иван Иванович не меняется. Козетта и Мариус становятся Мариус и Мариус. Определенно, это была идея господина Жильнормана, который не любит запоминать новые имена. Супруги Маниловы учат Марисусов, как правильно кормить друг друга с ложечки. Тенардье отправляют в Америку.
Идёт время. Иван Иванович надоедает сам себе, и решает умереть от тоски. К нему приходят Мариусы. Иван Иванович долго и путано рассказывает свою биографию, и даже пару раз делает Габенфейс. Зритель до последнего ждёт, что кто-нибудь из Мариусов утопится. Иван Иванович чувствуя, что не оправдал ожиданий зрителя, делает Габенфейс перед зеркалом и умирает.
@темы: Les Miserables
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015
|
@темы: WTF Victor Hugo 2015