|
WTF Victor Hugo 2015 "Притяжение. Революция. Философия." тумблеро-коллаж "Замечания" эдвайсы "Мария. София. Эсмеральда." графика на свечах "ЧКС: коротенько, минут на двадцать пять" клип "Voulez-vous mon chapeau?" арт "Был волчонок, станет волк" арт "Восемьдесят франков и восемьдесят ливров – не одно и то же" мини Название: Притяжение. Революция. Философия. Автор: WTF Victor Hugo 2015 Форма: тумблеро-коллаж Пейринг/Персонажи: Курфейрак, Анжольрас, Комбеферр Категория: джен Рейтинг: PG Исходники: чужие фото Размер: 633 х 840 Примечание: возможно, советское воплощение баррикадников выглядело бы как-то так: Василий Ливанов - Курфейрак, Василий Лановой - Анжольрас, Александр Демьяненко - Комбеферр Для голосования: #. WTF Victor Hugo 2015 - работа "Притяжение. Революция. Философия."  Название: Замечания Автор: WTF Victor Hugo 2015 Форма: эдвайсы Пейринг/Персонажи: Виктор Гюго Категория: джен Рейтинг: PG-13  Название: Мария. София. Эсмеральда. Автор: WTF Victor Hugo 2015 Форма: графика на свечах Пейринг/Персонажи: образы женской сущности в подсознании Клода Фролло Категория: джен Рейтинг: R Исходники: свечи цветные, маркеры "жидкий воск" Примечание: "- Мажистри утверждает, что существуют женские имена, обладающие столь нежными и таинственными чарами, что достаточно во время опыта произнести их, чтобы он удался. - Прочтем, что говорит об этом Ману: "Где женщины в почете, там боги довольны; где женщин презирают, там бесполезно взывать к божеству. - Уста женщины всегда непорочны; это струящаяся вода, это солнечный луч. - Женское имя должно быть приятным, сладостным, неземным; оно должно оканчиваться на долгие гласные и походить на слова благословения". - Да, мудрец прав, в самом деле: Мария, София, Эсмер... Проклятие! Опять! Опять эта мысль!." (Виктор Гюго. Собор Парижской богоматери, перевод: Н.Коган) Название: ЧКС: коротенько, минут на двадцать пять Автор: WTF Victor Hugo 2015 Форма: клип Пейринг/Персонажи: Гуинплен, Дея, Урсус, Гомо, леди Джозиана, Баркильфедро, Хардкванон, королева Анна, лорд Дэвид - инкогнито Категория: джен Рейтинг: PG-13 Исходники: фильмы "Человек, который смеется" (2012, 1971); мюзикл "Человек, который смеется" Продолжительность и вес: 23:45, 65,5 Mb Название: Voulez-vous mon chapeau? Автор: WTF Victor Hugo 2015 Форма: арт Персонажи: Жавер, двое полицейских (на заднем плане). Категория: джен Рейтинг: G Размер: 723x1016, 535 Кб Примечание: иллюстрация к роману "Отверженные". «- Да что вы, рехнулись? Спятили? -завопил Тенардье. - Видали олухов? Терять время! Тянуть жребий! Как прикажете, на мокрый палец? На соломинку? Или, может, напишем наши имена? Сложим записочки в шапку?
- Не пригодится ли вам моя шляпа? - крикнул с порога чей-то голос.
Все обернулись. Это был Жавер.
Он, улыбаясь, протягивал свою шляпу бандитам.»Размещение: только после деанона  Название: Был волчонок, станет волк Автор: WTF Victor Hugo 2015 Форма: арт Персонажи: 14 лет!Жавер, 35 лет!Жавер Категория: джен Рейтинг: G Размер: 2 арта. Примечание: по роману "Отверженные" Размещение: только после деанона   Название: Восемьдесят франков и восемьдесят ливров – не одно и то же Автор: WTF Victor Hugo 2015 Бета: WTF Victor Hugo 2015 Размер: мини (3038 слов) Пейринг/Персонажи: Жан Вальжан, Жавер, Мариус, извозчик Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Существует некий стереотип о французской прижимистости. Также существует некое мнение о том, что за фиакр должен был платить Жан Вальжан. Почему бы не объединить эти светлые мысли?.. 
Глава первая. Тридцать франков
— Тридцать франков, подумать только, — прошипел Жан Вальжан, опуская Мариуса на берег, —и какой чёрт погнал меня на эти баррикады?
Читатель наверняка помнит, что события, описанные в предыдущей главе, вынудили Жана Вальжана расстаться именно с этой суммой.
И о чём только думала Козетта, отправляя отца на поиски своего возлюбленного Мариуса?
Ах, молодость, ты никогда не считаешь денег старшего поколения! Ты по неопытности ещё не знаешь, каким тяжким, подчас каторжным трудом достаётся каждая монета. Ты любишь наслаждения, но не задумываешься о том, какие за каждым платьем, пирожным или туфельками стоят титанические усилия.
О, деньги! Сколько крови, пота и слёз пролито над этими невзрачными на первый взгляд кусочками металла.
С каждым днём Козетта всё взрослела и взрослела.
Она вырастала из старых платьев, и это недоразумение не всегда можно было исправить, вставляя куски ткани по бокам и пришивая полоску у подола. Подчас Жан Вальжан, скрепя сердце и пролив скупую слезу, вынужден был покупать ей обновку у тряпичницы.
Про обувь страшно было даже вспоминать. Уже в первый год он с ужасом осознал, что детская ножка растёт до неприличия быстро. На третий год Козетта уже заметно хромала в своих крохотных башмачках. Жан Вальжан понял, что рано или поздно их придется заменить. К счастью, его вторая сущность, помнящая все уловки и трюки, нашла соломоново решение.
Однажды солнечным летним утром Козетта нашла под подушкой пару отличных старых башмаков. Она, обливаясь слезами радости, долго пыталась выяснить у отца, кто же её так облагодетельствовал, а Жан Вальжан стоял, смущенно опустив взор на свои новые блестящие ботинки, и думал, как же сильно он любит это искреннее и чистое дитя, раз идёт на такие колоссальные жертвы ради неё.
Но приходилось признать, что Козетта обходится ему слишком дорого. Два платья, отданные башмаки, эта появившаяся после монастыря доводящая до белого каления привычка подавать милостыню (впрочем, Жан Вальжан редко этому потакал), да ещё и обыкновение есть по крайней мере два раза в неделю. Случались минуты, когда он удивлялся, почему много лет назад устроил юную Козетту в монастырь, а не в работный дом.
И вот теперь эти тридцать франков. Да за десять лет Жан Вальжан потратил на Козетту не больше двадцати! О, когда он вернётся в дом номер семь, что на улице Вооруженного человека, и заглянет в каморку под лестницей, то обязательно поговорит с Козеттой.
Глава вторая. В которой тридцать франков играют на пользу Жана Вальжана
Внезапно Жан Вальжан почувствовал чей-то взгляд. Виктор Гюго утверждает, что уже описывал это ощущение в одной из предыдущих глав.
Жан Вальжан обернулся и узнал Жавера. Только один человек, кроме Козетты, мог носить один и тот же редингот двадцать лет.
— Кто вы такой? — грозно вопросил инспектор.
— А вы как думаете?
— Я думаю, вы Жан Вальжан.
— Господин инспектор, я вас уже лет двадцать знаю, вы про всех так думаете, — пробормотал Жан Вальжан.
Инспектор в замешательстве опустил глаза и обнаружил несчастного Мариуса, всё ещё не пришедшего в чувства. Жавер нагнулся и схватил его за руку, стараясь нащупать пульс.
— Он умер.
— Он ранен, — возразил Жан Вальжан.
— Я разбираюсь в таких вещах, — упорствовал инспектор.
— Вы щупаете пульс поверх рукава, — вздохнул бывший каторжник.
Жавер сделал вид, что не расслышал. Нельзя обращать внимание на то, что может зародить сомнения в собственной правоте.
— Господин инспектор, как я уже говорил, я полностью в вашей власти, но позвольте последнюю просьбу…
— Трупы проносить в камеру строго запрещено, — решительно оборвал его Жавер.
Для господина инспектора все предметы делились на две категории: то, что можно проносить в камеру, и то, что нельзя. Как уже догадался читатель, второй список был гораздо длиннее.
— Господин инспектор, я обещал доставить этого человека домой. Он и так уже обошелся мне в тридцать франков! После этого я ваш.
Жавер хмуро посмотрел на него, а потом кивнул. Последнее желание — это законно. Тем более, что человек, пусть и каторжник, уже потратил тридцать франков.
— Извозчик!
Глава третья. В которой читатель узнаёт, на что ночью в Париже можно потратить восемьдесят франков
Читатель помнит, что Виктор Гюго писал о том, как Жавер на всякий случай взял фиакр. К сожалению, мэтр не поведал о том, к какой ужасной трагедии это привело.
Извозчик задумчиво оглядел троицу — высокого стража порядка с дубинкой наперевес, подозрительно пахнущего пожилого господина, с которого продолжала стекать грязь, и не более чистого окровавленного юношу. Наконец, он пришёл к решению:
— Восемьдесят франков. За каждого.
Жавер подошел ближе, положил свои могучие руки на плечи извозчика и сжал их, словно тисками. Их лица почти соприкасались. Взгляд Жавера был страшен.
— У тебя совесть вообще есть?
Извозчик нервно сглотнул.
— Хорошо-хорошо, восемьдесят франков за всех. Тогда это выходит... — он на мгновение задумался, нахмурившись и шевеля губами, — это выходит по двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов на каждого.
Двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов!
Жан Вальжан попал из огня в полымя. Оставить тридцать франков Тенардье, чтобы потом отдать ещё почти столько же извозчику! Это было немыслимо. Он потерял дар речи.
— Сколько-сколько? — Жавер не собирался убирать руки.
— За ожидание, господин инспектор, плюс этот месье с пробитой головой испачкает мне всю обивку фиакра своей кровью, а второй господин — своим…
— Это не стоит восьмидесяти франков!
— Ночной тариф, месье, что я могу поделать? Когда ночной тариф, тут даже сам господь бог не поможет.
Жавер разжал пальцы. С такой формулировкой не поспоришь.
— Чёрт с тобой, восемьдесят франков за троих.
Жан Вальжан горестно вздохнул. Если бы он только знал, во что станет ему эта нелепая прихоть дочери.
— Господин инспектор, у меня нет с собой денег, да и у этого юноши тоже. Не согласитесь ли вы ссудить нам недостающую сумму?
Инспектор возмущённо воззрился на каторжника.
— А куда же вы подевали то, что отняли у честных рабочих, когда были мэром?
— Дома, в матрасе держу, — доверительно шепнул Жан Вальжан, удостоверившись предварительно, что ни Мариус, ни извозчик его не слышат.
Жавер одобрительно кивнул и с каким-то странным пафосом подтвердил:
— Приличному человеку незачем держать деньги в банке. Честность не нуждается в процентах.
Извозчик, будучи человеком ограниченным и неспособным понять настолько высоких материй, не выдержал.
— Господа хорошие, так дело не пойдёт, пока я деньги не увижу, никуда не поедем. У кого-нибудь из вас есть восемьдесят франков?
Лицо Жавера скривилось, как бывало всякий раз, когда кто-то считал возможным потребовать у него денег. Однако он не отказал.
— Поехали, — хмуро ответил Жавер и убедительно потряс левой ногой. В сапоге звякнули монеты.
Глава четвертая. В которой читатель узнаёт о том, как можно один редингот носить двадцать лет
Минуту спустя фиакр уже катил по направлению к улице Сестер страстей господних.
Внутри кареты царила практически гробовая тишина.
Бледный, обескровленный, похожий на мертвеца Мариус лежал на заднем сидении, бессовестно капая кровью на обивку утрехтского бархата. Очень дорогую. Дороже, чем он мог сейчас себе позволить.
О легкомысленные господа, нанимающие фиакры! Вы оставляете после себя различный сор, вы беспощадно уничтожаете обивку, но никогда не берёте на себя труда осознать, какие чудовищные убытки ваши шалости могут принести несчастному извозчику, который может не заметить ущерба вовремя, а то и вовсе позабыть потребовать возмещения ущерба.
Напротив Мариуса, на переднем сидении, расположились Жан Вальжан и инспектор Жавер. Последний отодвинулся от Жана Вальжана как мог далеко, практически вжавшись в стенку фиакра. Чтобы редингот прослужил двадцать лет, его надо беречь.
Как только Жавер достиг зрелости, он приобрёл себе редингот. Товарищи по службе поначалу смеялись над выбором инспектора. Длинный, тяжёлый редингот с блестящими пуговицами, делающий Жавера заметным и легко узнаваемым. А ещё это обыкновение надевать его прямо поверх мундира…
Глупцы! Мундир, надёжно скрытый рединготом, пошитым из ткани, плотностью превосходящей его, мог служить десятилетиями, а уж рединготу и вовсе сноса не было.
Сейчас же Жавер пребывал в суровом раздумье. Его губы шевелились, он периодически загибал пальцы, в душе радуясь, что Жан Вальжан, в отличие от него не обладающий фосфоресцирующими глазами хищной птицы, никогда не узнает, что Жавер плохо считает в уме.
Жан Вальжан казался сотканным из сумрака. Он всё жалел о шестидесяти франках. Впрочем, мысль о том, что Козетту можно будет препоручить заботам Мариуса и его деда, несколько успокаивала и вселяла веру в светлое будущее.
Неужели счастье возможно и для Жана Вальжана? Неужели он сможет выгодно выдать замуж Козетту и забыть обо всём, как о страшном сне? О мечты, мечты.
Так они и продолжали свой путь в тишине, являя собой три воплощения договорного обязательства — кредитора, должника и труп.
Глава пятая. В которой читатель узнаёт о том, кто может прийти к нему в дом, если он неосмотрительно станет должником
Уже совсем стемнело, когда фиакр наконец подъехал к воротам дома номер шесть на улице Сестер страстей господних. Жавер предусмотрительно вышел из кареты первым, предоставив Мариуса заботам Жана Вальжана и извозчика, и тем самым уже не в первый раз за этот день спасая свой редингот.
Инспектор решительным шагом подошёл к двери и громко постучал в неё три раза. В других обстоятельствах он не решился бы беспокоить добропорядочных граждан и законопослушных буржуа в столь поздний час. Но этот случай был исключительным.
Дверь приоткрылась, и выглянул ещё толком не проснувшийся привратник со свечой в руке. Он недоумённо воззрился на поздних гостей.
Жавер спросил его резким тоном, каким и следовало обращаться к слуге должника:
— Живёт тут кто-нибудь по фамилии Жильнорман?
— Живёт. Что вам угодно?
— Мы привезли его сына…
— Позвольте, но у него же дочь, — попытался возразить привратник.
— … который умер и должен мне двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов за фиакр.
— Сколько?! — несчастный старый слуга схватился за сердце.
Жавер повторил. Показавшийся за его спиной оборванный и грязный Жан Вальжан подал привратнику знак, что это прискорбная, но истинная правда.
Жавер продолжал:
— Я понимаю ваши чувства. Сначала расходы на фиакр, потом — на похороны. Приведи его отца.
Слуга, раздавленный ужасными вестями, словно прирос к земле и, казалось, не слышал инспектора.
— Ступай же! — повторил Жавер и добавил:
— Иначе завтра здесь будут взыскатели долгов.
Для инспектора Жавера, человека старой закалки, все люди были распределены по категориям; с этого начинается системное мышление. Так каждый человек имел пол, возраст, принадлежность к определенному сословию и род занятий. Всё это хранилось, если можно так выразиться, в особых «ящиках», откуда извлекалось в соответствии с ситуацией вместе или порознь. Так, к примеру, в дома к буржуа могли являться взыскатели долгов, сборщики податей, полицейские и Жавер.
Привратник в отчаянии перебудил весь дом, кроме, разумеется, господина Жильнормана. Старый слуга уже давно жил на этом свете и понимал, во что ему станут эти двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов.
Мариуса совместными усилиями внесли на второй этаж, стараясь не пачкать полы, и уложили на кушетку попроще, прикрыв её предварительно тряпицами.
Тётушка Жильнорман самолично вышла и, яростно сверкая глазами, вложила требуемые деньги в огромную ручищу Жавера. Тётушка Жильнорман уже собиралась закрыть дверь перед носом инспектора, но тот её остановил.
Жавер внимательно изучал монеты, лежащие у него на ладони. Один наполеондор, шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов. Всё сходится.
Жавер убрал ногу. Дверь закрылась.
Глава шестая. В которой читатель получает полезные сведения о том, как можно не давать чаевые
Жан Вальжан и инспектор Жавер вновь сели в фиакр. Жавер приоткрыл переднее окошко кареты и сказал:
— На улицу Вооруженного человека, номер семь.
За всю дорогу не было произнесено ни одного слова.
Жавер опять неслышно шевелил губами, проводя сложные расчёты.
Что хотел сделать Жан Вальжан? Под этим широким лбом, скрытым седыми волосами, велась напряжённая мыслительная деятельность: лис боролся с шакалом, мэр боролся с каторжником, что в конечном итоге привело к закономерному братанию и выработке совместной стратегии, направленной на уклонение от уплаты долга. Он думал об отсутствии каких-либо письменных подтверждений и прискорбно (для инспектора Жавера) малом количестве свидетелей, что другого человека на его месте непременно бы развеселило. Но другой не тратил ранее тридцать франков.
В самом начале улицы Вооруженного человека фиакр остановился. Жавер и Жан Вальжан сошли на мостовую.
— Отвернитесь! — сказал Жавер.
Оглядевшись, и удостоверившись в том, что на него действительно никто не смотрит, инспектор снял левый сапог и размотал портянку, в складках которой обыкновенно хранил свои сбережения.
Он переложил необходимую сумму в карман редингота и принялся обуваться. Жавер был холоден, спокоен и серьёзен, однако, если бы в кромешной тьме улицы, жители которой не считали нужным тратиться на её освещение, нашёлся ещё хоть кто-то, обладающий способностью видеть в темноте, он бы обратил внимание на то, что на портянке зияет дыра, обнажающая большой палец.
Жавер был цельной натурой и не допускал ни единой дыры ни в своём кошельке, ни на портянках, служащих ему вот уже двадцать лет и вызывающих искреннюю зависть у сослуживцев. Не случись с ним такой душевной бури, не произойди с ним внутреннего землетрясения, он бы замотал портянки как обычно — так, чтобы прореха была незаметна.
Покончив с этим, Жавер вручил четыре наполеондора извозчику. Тот попытался было упросить «господина инспектора» немного накинуть сверху, но серьёзно ошибся в выражениях и, чего уж греха таить, выборе объекта.
Так «чаевые» и «на водку» были отвергнуты по политическим соображениям, а пресловутые «подсластители» — из-за опасений Жавера о здоровье зубов извозчика и последующих тратах на лекаря.
Глава седьмая. В которой читатель узнаёт о том, как можно избегать кредиторов
Жан Вальжан подумал было, что Жавер собирается потребовать с него моральную компенсацию за двадцать лет несчастий.
Они поравнялись с домом номер семь. Жан Вальжан постучался.
Дверь отворилась.
— Хорошо, — сказал Жавер. — Входите.
Он прибавил с каким-то страшным выражением, преисполненным поистине чудовищного упорства.
— Я подожду вас здесь.
Жан Вальжан обречённо взглянул на него. Подобная уверенность, особенно высказанная инспектором Жавером, не оставляла ни единого сомнения, что Жавер обязательно дождётся.
Он толкнул дверь и направился к лестнице. Подъём по ней занял у Жана Вальжана четверть часа. Это была поистине нескончаемая дорога на Голгофу. Колени бывшего каторжника подгибались, лодыжки перестали слушаться, и сам он, казалось, постарел на двадцать лет. Если бы его прекрасные волосы не поседели ещё в Монрейле, когда он представил, как попадает в тюрьму, а рабочие фабрики делят его богатства, это бы непременно произошло именно сейчас.
Дойдя до второго этажа, он остановился. На всяком крестном пути есть свои передышки. Жан Вальжан, преисполнившись робкой надежды, выглянул на улицу и почувствовал, как в крест вонзился ещё один гвоздь.
Жавер не ушёл.
Глава восьмая. В которой читатель узнаёт о трагических последствиях проведения денежных реформ
Медленным шагом Жавер удалялся с улицы Вооруженного человека.
Он даже забыл, что только что отпустил преступника, каторжника. Другие мысли, более важные, занимали его.
Оба должника перестали быть таковыми. Оба должника отдали ему долг. У Жавера в карманах было два раза по двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов.
Именно те деньги, что он должен был получить назад.
Каждый теперь заплатил ровно столько, сколько сказал извозчик. Только каждый ли? Жавера мучало странное, терзающее, неведомое доселе чувство сомнения.
Жавер шёл уже по набережной Сены. Луна ярким пятном выхватывала его высокий силуэт на фоне ночного Парижа.
Если каждый из трёх заплатил по двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов, то вместе это дает восемьдесят франков. А восемьдесят франков — это те самые деньги, что потребовал извозчик. И он, Жавер, лично отдал извозчику четыре наполеондора. Четыре наполеондора — это восемьдесят франков. В этом Жавер готов был поклясться.
Жавер остановился на мосту Богоматери и глубоко вздохнул. Что-то не давало ему покоя.
Как мы уже говорили, он не слишком хорошо умел считать в уме. Жавер никогда бы не подумал, что простому полицейскому придётся воспроизводить такую сложную математическую операцию как умножение. Некоторые его товарищи по службе даже поговаривали, что в полицию он подался именно по этой причине.
Жаверу необходимо было прояснить ситуацию с франками как можно скорее. Дальше так продолжаться не могло.
Жавер круто развернулся и двинулся в сторону караульного поста на площади Шаттле.
***
С мрачной решительностью толкнув дверь, Жавер оказался в небольшом слабо освещённом свечой помещении. Вся его скудная меблировка состояла из простого стула и не менее простого стола, к которому были прикручены большая свинцовая чернильница и небольшой свечной огарок. Жавер взял лист бумаги, оторвал от него четвертую часть, и взял в руку перо.
Вот что он написал:
80 франков = 4 наполеондора
1 франк = 10 десимов = 100 сантимов
Всё верно, такова была французская денежная система. Теперь пришла пора провести расчёты. Девица Жильнорман дала ему один наполеондор, шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов, Жан Вальжан - двадцать шесть франков, шесть десимов и шесть сантимов.
Вот что он написал:
26 + 26 = 52 франка
6 + 6 = 12 десимов = 1 франк 2 десима
6 + 6 = 12 сантимов = 1 десим 2 сантима
52 франка + 1 франк 3 десима 2 сантима = 53 франка 3 десима 2 сантима
Теперь предстояло самое сложное. Жавер достал из кармана платок, который был с ним ещё с Тулона, и протёр шею.
80 франков - 53 франка 3 десима 2 сантима =
Жавер задумался и огляделся по сторонам. Нет, такие вопросы он должен решать сам, он, Жавер, сидящий сейчас здесь, на этом табурете, представляющий собой высшую математику.
79 франков 9 десимов 10 сантимов - 53 франка 3 десима 2 сантима =
Жавер мысленно поздравил себя. Дело пошло на лад.
79 франков 9 десимов 10 сантимов - 53 франка 3 десима 2 сантима = 26 франков
Хорошее начало. Так и должно быть.
79 франков 9 десимов 10 сантимов - 53 франка 3 десима 2 сантима = 26 франков 6 десимов
Жавер позволил себе понюшку табака.
79 франков 9 десимов 10 сантимов - 53 франка 3 десима 2 сантима = 26 франков 6 десимов 8 сантимов.
Он онемел.
Должно было получиться на 2 сантима меньше. Жавер пересчитывал ещё раз и ещё.
Так и есть, он заплатил на 2 сантима больше. Он всё пересчитывал и пересчитывал, с ужасом понимая, что единственной возможностью избежать этого ужасного мотовства было бы изначально запросить с каждого из проклятых должников на один сантим больше.
Проклятая десятичная система. И отчего же он, Жавер, думал, что восемьдесят можно разделить на три поровну, без остатка?
И тут он всё осознал. Будучи человеком обстоятельным и не склонным к быстрому усвоению новой информации, он использовал свои старые знания, полученные ещё, верно, до 1795 года.
Читатель, верно, знает, что именно в этом году во Франции произошла денежная реформа, в ходе которой ливр сменился франком. Но сменилось не одно лишь название, сменилась и система. Десятичная пришла на смену старой и удобной французской монетной системе.
Жавер записал:
1 ливр = 20 су = 240 денье
1 ливр = 1 франк
80 ливров = 80 франков
80 ливров : 3 = 26 ливров 13 су 4 денье
Он пересчитал ещё раз, и ещё. Всё сходилось. Случись ему делить на троих восемьдесят ливров до 1795 года, он был бы спасён.
Сегодня же случилось нечто неслыханное, ужаснувшее его: Жавер поверил извозчику на слово и потерял на этом два сантима; но случилось и другое, что окончательно его сразило: последний гвоздь в его гроб забила французская денежная система.
Он, Жавер, адепт системы, был побеждён, повержен, растоптан системой! Неслыханно! Неужели система может быть неидеальна? Неужели существуют такие ситуации, когда система может повернуться спиной к самому верному своему слуге, буквально уничтожив его?
Неужели официальная денежная система предусматривает не все варианты развития событий?
Жавер вынужден был признать, что подобное безобразие действительно существует на свете.
Можно ли это вынести? Нет.
Жавер поднялся из-за стола и твёрдым шагом направился к мосту.
| | |
